Съезд в Алма-Ате затянулся дольше, чем предполагалось.

Отец решил сократить обратный путь, чтобы на этом выиграть время. Он уговорился с лесником-киргизом и поехал напрямик по самой короткой, но зато и самой опасной дороге. Они должны были подняться почти до перевала, чтобы спуститься по другую сторону горного хребта, вблизи озера Ис-сык-Куль.

За день они добрались к белкам и заночевали у пастухов. А на рассвете поехали дальше.

Чубарый больше двух недель стоял в Алма-Ате без дела. Он разъелся, за-стоялся, и теперь ему было тяжело. В первый же день он сильно устал и под-бился.

Узенькая козья тропинка пробегала по замшелым скалам и осыпям щебня. Она то заводила к крутизне и обрывам, так что приходилось возвращаться обратно и разыскивать другой путь, то терялась в середине расскаты , и тогда Чубарка начинал беспомощно кидаться во все стороны, осыпая из-под копыт груды камней.

Нет, эта дорога была не по его величине и весу.

Отец видел, как дрожали у него ноги, как ввалились бока и как грустно опускал он во время остановок свою холёную голову.

Совсем иначе вела себя маленькая, как коза, тощая лошадёнка лесника. Это была местная киргизская лошадь. Она легко карабкалась на кручи. Сади-лась на круп и так, почти сидя, съезжала по отвесным спускам. А когда всад-ники останавливались, чтобы закурить, она, спокойно помахивая хвостом, норовила зацепить какую-нибудь колючку и подзакусить на досуге.

Солнце показывало полдень, когда путники остановились у высокой вы-ветрившейся скалы. Это был вход в Койнарский ледник.

Белая-белая до боли в глазах, мягкой и пушистой казалась долина ледни-ка. Только чёрные зубы скал, кое-где оскалившиеся из-под снега, говорили о том, что надо быть очень осторожным, чтобы не остаться тут навсегда.

Дул порывистый, звонкий ветер. Дымком пробегал заверченный ветром снег. И что было особенно неприятно — небо начинало плотно затягиваться тучами.

Путники торопили коней. Чубарый уже несколько раз споткнулся, упал и разбил до крови оба колена. Киргизская лошадка тоже приуныла. А хозяин её, как только заметил тучи, принялся жалобно выть и причитать.

Уу-у-у! Уу-у-у! — тонко-тонко кричит ветер, пробегая по узкому, как труба, ущелью. Потом рванёт его как-то в сторону, и он басом скажет: гу!

Чубарый окончательно выбился из сил и едва передвигал ноги. Наконец он вовсе стал. Отец слез и пошёл пешком. Он попробовал вести Чубарого в поводу, но конь упирался. Приходилось тащить его силой.

Идти по крутой, неровной тропинке в длинной шубе да ещё тащить за со-бой лошадь — тяжёлая задача. Невольно разбирала досада: ведь едет же кир-гиз на своей клячонке! А тут здоровый жеребчина… такой откормленный, сытый…

Отец с раздражением дёрнул повод. Чубарый задрал голову и попятился. Это взорвало отца:

— А, так! Не желаешь идти в поводу — ладно…

Он снова сел в седло и несколько раз хлестнул лошадь нагайкой. До сих пор он никогда не бил его. Чубарый, дрожа и поджимаясь, заторопился по ус-тупам…

Снизу из ущелья большим мохнатым медведем вывалилась туча. Догнала, перегнала путников и закрыла от них долину ледника. Стало ещё темнее.

Голубая молния полоснула небо. Загремел гром. Тот, кто никогда не слы-хал громового удара в горах, не в состоянии даже представить себе, как это звучит. Грянет он с чёрного неба, словно из бездны, а с земли великанскими голосами закричат в ответ гранитные скалы-исполины. И эхо повторит, усилит ещё жуткий хор, оглушит, притиснет к земле…

Ничтожной козявкой чувствует себя человек среди разгулявшихся сил природы. И даже самого храброго охватывает страх и сознание своей полной беспомощности.

Тропинку замело. Пробирались наугад. Буря усилилась, поднялся снеж-ный буран. Темнота от туч переходила в глубокий мрак ночи.

Путники погоняли лошадей, чтобы поскорее выбраться из ледника. Кир-гиз уверял, что до конца снега осталось не больше километра.

Вдруг Чубарый остановился. Отец тронул поводья раз, другой — он ни с места; ударил его нагайкой — конь дёрнулся было вперёд, но опять заарта-чился, замотал головой и сделал движение в сторону.

Он ясно показывал всем своим поведением, что здесь очень опасно и нет никакой дороги. Но отец вынудил его повиноваться.

Чубарый вздыбился, сделал громадный прыжок…

Что произошло в следующий момент, отец не мог сообразить. Он вылетел из седла и грохнулся об лёд.

То место, куда Чубарка отказывался идти, было фирновым мостом . Ме-жду скалами намело снегу. Он перекинулся с края на край и сверху заледенел корой. Всё как будто крепко и прочно. Но где-то внизу, на большой глуби-не, — пустота, сводчатая пещера.

Когда Чубарый прыгнул и всею тяжестью опустился на передние ноги, лёд не выдержал, проломился. Конь провалился по самое брюхо. Он сделал усилие и прыгнул ещё. Передние ноги высвободились, но задние увязли ещё глубже.

Он отчаянно забился, стал кидаться в разные стороны, расшевелил всю массу снега. И вот, неожиданно, вся лавина тронулась с места. Всею тяжестью напёрла она на несчастного коня. Чубарый тоскливо, словно прощаясь с хо-зяином, заржал. Кровь хлынула у него из горла…

И так, стоя на задних ногах, полураздавленный, с гривой, дыбом подняв-шейся над его измученной мордой, он стал медленно опускаться в пропасть.

Киргиз видел, как большая снежная оплывина исчезла в глубине трещи-ны. При вспышках молнии он не мог разглядеть всего хорошенько и решил, что оба погибли — и лошадь и всадник.

Он слез с седла, сел на снег и заплакал.

Неизвестно, долго ли прогоревал бы он тут над пропастью, если бы не заметил, что лошадь его отошла на несколько метров. Он пополз за ней на четвереньках. Лошадь опустила голову и, нюхая дорогу, осторожно шла впе-рёд. Киргиз где ползком, где дрожащими от страха ногами пробирался за ней.

Вот и конец снегу. Лошадь остановилась и оглянулась. Киргиз поймал поводья, влез на седло. Через два часа он сидел у жаркого очага в кибитке верхнего аула и рассказывал о том, как шайтан унёс в пропасть лесничего.

Молния, блеснувшая в момент гибели Чубарого, погасла. Наступила про-должительная темнота. Отец поднялся и напряжённо вглядывался туда, где только что билась несчастная лошадь.

— Не может быть, не может быть… — громко твердил он сам себе. — Какой умница!.. Как он упорно боролся, чтобы спасти жизнь себе и мне…

И с надеждой он ждал новой молнии. Вот сейчас она блеснёт, и он снова увидит Чубарого. Надо только постараться поддержать его за повод. И он выкарабкается… наверное выкарабкается.

Молния ракетой взвилась в небе. И отец увидел… тёмную пропасть и белый столб взлохмаченного снега, который плясал над Чубаркиной могилой.

Один в разбушевавшемся леднике…

При первых же шагах он провалился в яму: вокруг намело огромные суг-робы.

Собрав все силы, он засвистел и закричал леснику:

— О-го-го-го-гоооу!..

Прислушался. Буран заревел сильнее.

“Нет, где уж тут! Может, он и близко, да разве тут услышишь!”

Он почувствовал озноб, нахлобучил поглубже ушастую шапку. Пальцы закоченели и не сгибались. Нестерпимо захотелось закутаться в шубу, лечь на снег и заснуть. Но он превозмог это желание и двинулся в путь, разговаривая и споря сам с собой. Спотыкался, падал, увязал в сугробах. Вставал и снова шёл всё дальше и дальше, не зная, куда идёт.

Длиннополый тулуп путался в ногах. Отец скоро устал, запыхался и вспотел. Добравшись до камней, он уселся, чтобы отдохнуть и покурить. Но табак и трубка были на седле, на лошади, а лошадь…

“Что же это такое?! Не бред ли, не дурной ли, кошмарный сон?! Чубарый спас мою жизнь… Нет, он не может погибнуть…”

В отчаянии он затряс головой. Схватил горстью снег, сделал несколько глотков и поднялся. Лицо горело, голова была лёгкая, а ноги ныли от устало-сти.

Яркое горное солнце. Жгучий ветер с ледников. Оранжевые альпийские маки под синим небом.

Двое киргизов слезли с коней и наклонились над человеком, спавшим на камне.

“Что за человек? Откуда он? Где его лошадь, оружие?” — вертелось у каждого на языке. Но, верные своим обычаям, киргизы, казалось, не удивля-лись. Они присели на корточки, не торопясь достали из-за пазухи флакончик с жевательным табаком, закинули по щепотке за губу и поглядели друг на друга. Суетиться, проявлять любопытство неприлично взрослому мужчине. Киргизы молча сосали табак, цыкали слюной в сторону и раздумывали.

В это время подъехал новый всадник — высокий, костистый старик. Он ночевал в ауле, куда забрёл лесник, и слышал его рассказ.

— Это лесничий, — догадался подъехавший. — Так он, значит, спасся? А там из аула джигиты поехали, чтобы вытащить его тело из пропасти. Вставай, джолдаш! Нельзя спать на солнце!

Отец с трудом поднял голову. Ах, как она гудела! В ушах прямо стон стоял. Он тупо оглядел всех и снова улёгся. Тогда старик взял его за плечи, поднял, посадил на свою лошадь и к ночи доставил к нам домой.