Утром мы нашли Чубарого в том же положении, что и вчера. Только со-лома вокруг него была помята и разбросана. В чёлке и гриве запуталось много соломинок. Видно было, что он бился о землю, стараясь подняться. Это вче-рашний длинный перегон отнял у него последние силы.

Когда мы подошли, он снова попробовал подняться: вытянул передние ноги и с усилием привстал.

Напрасный труд.

Задние ноги и круп совсем не слушались его. Чубарый тяжело повалился, вздохнул и заколотился головой о подстилку. Потом снова рванулся.

— Встаёт!.. Ну-ка, поддержим.

Соня подставила плечо. Я помогла ей.

Мы видели: так делал один извозчик, когда у него упала лошадь.

— А ну! А ну!

Юля и Наташа ловили негнущиеся Чубаркины ноги и старались найти для них точку опоры.

— Ага, ага, встаёт! Но-о! Чубарик, ннооо!

— Ах, чтоб тебя!..

— Что ты кричишь?

— Да, самой бы тебе так…

Чубарый стоял, растопырив ноги. Соня морщилась и скрежетала зубами: одно из своих копыт он поставил ей на босую ногу.

Я бросилась на помощь.

— Нет, нет, не толкай его так… Ты только чуточку подними… Ну, вот и ладно.

Нога была запачкана навозом. Сквозь грязь виднелась огромная ссадина.

— Заживёт, — решила Соня.

Наташа разыскала в углу конюшни какую-то грязную бумажку, послю-нила и прикрепила её к Сониной ране.

— А то мухи нагадят, — пояснила она с видом опытного доктора.

Пока Чубарый не мог пастись сам на лугу за оградой, мы рвали для него траву руками. Он лежал недалеко от конюшни. Иногда там светило солнце, но трава около него никогда не бывала вялой: мы без конца приносили свежую. Кроме того, мы таскали ему всё, что попадалось на глаза: овёс, краюху хлеба, сахар. Замешают ли пойло для коровы — мы непременно улучим минутку, стащим для Чубарого отрубей или свёклы. Или посечём сухой клевер, обдадим горячей мучной болтушкой, прибавим “по вкусу” соли и угощаем нашего больного.

Чубарый долго был костлявым и некрасивым, но нам он казался красав-цем.

По утрам мы чистили его скребницей и щёткой, расплетали и заплетали его гриву, чёлку и хвост в тугие косички. И каждую такую косичку завязывали на конце яркой косоплёткой. Наташа целыми часами разговаривала с конём, трудясь над его причёской. Чубарый с удовольствием слушал её голос и смех. Конь лежал, и большая голова его приходилась как раз вровень с животом девочки. Иногда она шептала ему что-нибудь в ухо. Конь тряс головой, а Наташа заливалась смехом и говорила:

— Нет, правда! Ты что трясёшь головой, не веришь?

Чубарый привык, что мы около него постоянно возимся, разговариваем. Без нас он скучал. И если мы куда-нибудь отлучались, он всё ещё через силу, с надрывом и кашлем, принимался ржать. И нам было веселее возле Чубарки. Мы даже читать собирались к нему.

Дома начинали ворчать:

— Вы уж захватывайте заодно свои постели и перебирайтесь совсем жить в конюшню.

Труды наши не пропали даром.

Чубарому с каждым днём становилось лучше. Сперва он, осторожно пе-редвигая ноги, бродил по двору. Потом стал спускаться через огород к озеру. Там, на берегу, согретый яркими лучами, он стоял и дремал.

У купален всегда было весело. Мы с десятком поселковых ребят целый день полоскались в воде, а когда выбирались на берег, Чубарый открывал гла-за и тянул к нам вздрагивающие ноздри.

— Чубарка! Чубарка! — звали его из воды.

Чубарый поднимал голову и пристально вглядывался в синеву озера. Раз-глядев наши стриженые, круглые, как шары, головы, он принимался ходить по берегу, ржать, а то даже спускался в воду. Мы хватали его за гриву и тянули вглубь. Чубарый упирался. Первое время он не отваживался заходить глубоко, но постепенно освоился и полюбил купанье.

Как-то маме понадобилось послать нас за чем-то. Она покликала нас во дворе. Не нашла никого и пошла за нами в купальню. Щурясь от солнца и ветра, взошла она на мостки, далеко уходящие в воду, и начала звать.

На зов из купальни выплыла пара собак, косматая голова Чубарого и с полдюжины загорелых крикливых чертенят.

Весь обсыпанный ребятами, Чубарка вышел из воды, фыркнул, отряхнул-ся и по-собачьи передёрнулся всей шкурой.

— А знаете, ведь он и вправду поправился! — удивлённо заметила мама.

Этот день был последним днём Чубаркиной болезни.

Прошло ещё несколько недель.

И вот однажды во дворе раздался радостный клич. Мимо окна прогарце-вал сытый, отлично вычищенный конь. На спине у него восседали четыре де-вочки в красных шапочках.

Соня — впереди всех — держала поводья. За ней сидела Юля, обхватив её руками поперёк живота; дальше точно таким же образом умостилась я, а Наташа — четвёртая — повисла над самым хвостом.

Чубарого разукрасили на славу: грива и хвост пестрели яркими лоскут-ками. Над чёлкой красовался пучок красного мака. И весь выезд имел очень торжественный вид.

— Тпрруу-у! — сказала Соня, натягивая поводья. — Ну, мы поехали в город. Покупать ничего не надо? А то мы можем…

— Ишь ты, какая у них прыть! Только в город — это слишком далеко, а здесь, около дома, пожалуйста, покатайтесь. Осторожнее только, чтобы Наташа…

— Но-о, Чубарый! Работай ногами! Гоп ля!

Четыре шапочки раскланялись. И Чубарый мягким ходом — переступоч-кой — понёс нас по широкой пыльной дороге.

Добрую половину дня мы проводили на лошади. Ездили и без седла и в седле, прыгали через канавы, заборы, учились слезать и садиться. Нам с Со-ней — старшим — было удобно, а вот Юле и Наташе сильно мешал малый рост. Наташе приходилось влезать на седло в три приёма: сначала, уцепив-шись руками, подтягиваться на стремя, потом перехватиться за луку и лечь животом на седло, а там уже перекинуть ногу через спину и умоститься как следует. Но такие мелкие затруднения никого не смущали.

— Это что — научиться ездить! Нет, вы научитесь падать — тогда я ска-жу: вот это здорово! — пошутил однажды отец.

Весь следующий день мы упражнялись в падании: надо было проезжать рысью мимо разбросанной возле стога соломы и, не замедляя хода, падать на неё с лошади.

Долго нам это не давалось: руки как-то сами натягивали повод. Да и па-дать было неприятно.

— Падать очень трудно, — признавались мы после отцу.

— А разве вы пробовали?

— Пробовали. И не смогли. Только Соня одна…

И мы рассказали ему про наши упражнения.