Болталка

[ckokoko]

Сколько б не было вам лет - не грустите.
Вас не любят - ерунда - отпустите.
Не успели на трамвай, (так бывает),
Может это нас судьба предупреждает.
Не гордитесь красотой - бесполезно,
Красота души важнее, если честно.
Коль не ладятся дела - подождите,
И на красный, никогда, не бегите.
Нужно бедному помочь - не скупитесь.
Если нечего подать - помолитесь.
И чужое никогда не берите,
А душа если болит - промолчите.
Вдруг надежды ваши не оправдали -
Значит много от других ожидали.
Если солнышком побрезгуют тучи -
День от этого светлее и лучше.
За зимой всегда весны пробуждение,
Есть у каждого из нас день рождения.
В каждом взрослом - дитя горько плачет.
Только мудрый от людей счастье прячет.
Коль гореть, так до конца, с новой силой,
И не аисты, а ворон над могилой.
Свою злобу на других не держите,
Как бы ни было вам больно - живите!
Наслаждайтесь простотой дикой мяты,
И в награду принимайте закаты.
Сколько б не было вам лет - не грустите.
Вас не любят?
Ерунда... Вы любИте

[ckokoko]

Детская площадка. Две девочки качаются на качелях и ведут неторопливую, светскую беседу.

— Что-то давно никакого праздника не было, — задумчиво говорит одна. — Жалко!

— Мне не жалко, — говорит вторая.

— Ты праздники не любишь?!

— Люблю! Очень! У меня их полно, каждый день — праздник!

— Не может быть!

— Может. Мы празднуем Дня рождение.

— День рождения, ты хотела сказать.

— Дни рождения мы тоже празднуем, но редко, только раз в год. А Дня рождения — каждый день. Мой папа этот праздник выдумал.

— И как вы его празднуете?

— Очень просто! Папа будит утром меня и маму, мы все бежим на кухню, берем стаканы с водой и папа говорит тост: «Отличный день сегодня родился! Нам с ним очень повезло! За Новый День!» И мы пьем воду, едим мед и поем какую-нибудь песню.

— А если день плохим получится?

— Так раньше и было. А как только мы стали отмечать этот праздник, почти все дни или хорошие или очень хорошие. Редко-редко что-то не очень хорошее происходит.

— Почему же тогда у других людей такого праздника нет?

— Папа сказал, что этот праздник есть у всех, только не все его замечают. Многие просто забыли об этом празднике. Если хочешь, приходи в субботу к нам. Переночуешь, а утром вместе с нами попразднуешь!

Григорий Беркович

Всех форумчан с ДНЯ рождением! Успехов вам на целый день!

[ckokoko]

[ckokoko]

«Если бы существовал некий дом, куда можно было бы пойти и оставить свою судьбу, обменяв её на любую другую, то каждый вернулся бы восвояси со своей собственной, ужаснувшись чужим страданиям»

(с)

[ckokoko]

Вспоминаю случай из своего далёкого детства. Случай, перевернувший всю мою жизнь.
Мы были деревенскими, и, когда начался голод, мать не стала ждать, пока все её дети погибнут, а снарядила нас, старшеньких, в город.
– Идите, детки, идите, может, и прокормитесь. Что подадут, что попросите. А тут – совсем худо.
– Мам, а ночевать-то где? – спросил я.
– В подвалах ищите, в конюшнях, а лучше – к Храму Божьему держитесь поближе.
Прощание было коротким. Старый армяк на мне, сестрёнке мать дала свой платок. И – пошли. Мне в ту пору исполнилось двенадцать, а Маше – семь лет.
Город ошеломил нас: крики, суета, всюду движение. Но стоило свернуть с главной улицы, и становилось тихо, как в деревне. Я не боялся, а сестрёнка пугалась, все норовила спрятаться мне в бок, пищала: «Саш, а мож, вернёмся? Мамка дома…» Мамка-то дома, да только не ждёт. С ней четверо остались. Я внимательно оглядывал подворотни. Подвалы закрыты, конюшни и подавно. Тогда я поднял голову и стал смотреть вверх. Немного погодя увидел, как заблестели верхушки куполов. Туда и потянулись.
Городской храм – не чета деревенскому. Высокие ступени, белокаменный. Я заробел. Как подойти, как просить? Поодаль, ближе к воротам, стояли нищие: все больше калеки, старички и старушки. Но я не смел стать рядом, мне что-то мешало, внезапно стало душно и тяжело. Из открытых дверей поодиночке выходили люди. День был будничный, обедня, по всему, давно кончилась. Я вошёл, покружил, посмотрел на горящие свечи, полюбовался резными воротами алтаря. Тихо, спокойно. Но что же делать? – мучил вопрос. Вышел из храма. Сестрёнка ждала на ступеньках. Она хотела есть, но молчала, надеялась на меня. Мимо прошла хорошо одетая женщина. Я проводил её взглядом – и вдруг бросился к ней, горячо умоляя: «Матушка, матушка, возьмите меня в работники, я всё умею! Я – деревенский, сильный. Воду носить, дрова колоть, и за лошадьми…» Но женщина заторопилась прочь, оглядываясь на меня чуть ли не в ужасе. Однако я не огорчился, наоборот, обрадовался, потому что, как мне казалось, нашёл решение. Наниматься в работники – это привычно: мать всегда посылала нас по деревне, людям помогать. Нас и накормят, и, бывало, заплатят.
Только тут меня никто не знал. Я кидался к одному, к другому – все спешили мимо, оглядываясь подозрительно, с опаской. Время шло. Сестрёнка жалась в платок. Нищие познакомились с нами, стали её учить: «Ты ручку-то протяни, протяни, не бойся». Она вытянула руку. Пальцы посинели от страха и напряжения. Глаза с мольбой смотрели на меня: «Саш!» Мне стало не по себе…
Сырая осень загнала солнце за тучи, потянуло ветром. Ни еды, ни ночлега. Ей что-то подали, мелкую монету, и я тут же спрятал её глубже в карман, чтоб не потерять. К вечеру мы совсем отчаялись. Нищие разбрелись кто куда, храм закрыли. Оказавшись за оградой, я почувствовал, что надеяться не на что, взял сестру за руку и пошёл. Купить что-либо на монетку оказалось невозможно: слишком мелкая. Остановился и огляделся вокруг. Окна светились тёплым сиянием огоньков. Столько еды, тепла! Ладошка сестры окоченела от холода. Мы забились в какой-то угол между домами, где ветер не так донимал, я натаскал соломы, разбросанной по переулкам, обнял её покрепче. Зажмурился, а перед глазами – дом. Дрова ещё оставались, и мать топила, и даже когда голодно, всегда находилось место между младшими братьями и сёстрами, чтобы согреться и уснуть. Вернуться? Но её глаза… С ней четверо остались. Я самый старший, а значит, ел больше всех…
Через три-четыре дня стало понятно, что нам не выжить, не прокормиться. Подавали так мало, что едва хватало на маленькую лепёшку, пару яблок. Сестра ослабла и уже не могла стоять, она сидела на ступеньках, склонив голову на плечо, и всё время молчала. Ночевали мы за храмом, в кустах, прижавшись к стене: берегли силы.
…Той ночью поднялся ветер и выгнал нас из убежища. Взяв сестру на руки, я перенёс её ближе к дверям: здесь было тихо. И задремал. Внезапно дверь храма распахнулась, и из неё вышла Женщина. Я даже не понял, почему проснулся.
Просто открыл глаза и увидел Её: невысокого роста, одета в глухое монашеское одеяние, на голове плат. Подойдя к нам, склонилась и глянула мне в лицо. Я похолодел. Вдруг Она открыла уста и тихо сказала: «Что ж ты не молишься? Проси Сына Моего!» Затем повернулась и скрылась внутри.
Церковь открыта! – осенило меня. В один миг я очутился у двери. Та была заперта, и большой замок висел так, как сторож оставил его. Я долго дрожал, пытаясь унять страх, и жался ближе к сестре. Пока вдруг слова не ожили в моей памяти: «Что ж ты не молишься? Проси Сына Моего…» Какого Сына?!
Едва я дождался утра. Церковный сторож не спеша открывал дверь, а я стоял рядом, подпрыгивая от нетерпения. Вошёл, рысцой обежал храм, заглянул в каждый угол: Женщины не было. И вот, в тот момент, когда я стоял, озадаченный, на меня с большой, во весь рост иконы глянула Богородица. Столько раз я смотрел на этот чистый Лик, но лишь сегодня увидел глаза. Это были те же глаза, и выражение то же! Долго я вглядывался. И чем больше смотрел, тем отчётливее стучало сердце: Она! Её Лик! Мой детский разум не мог понять: как, почему. Я просто смотрел и видел ту же мягкую линию губ, ту же ласку, когда Она сказала: «Проси Сына Моего!» Огляделся, поискал глазами священника. Рассказать? И смутился: да кто ж мне поверит?
И тогда я повернулся к Сыну. Молиться я не умел. Когда жив был отец, он всегда серьёзно, неторопливо читал перед едой «Отче наш», и мы все негромко повторяли. Но отец умер, и в доме не молились. Я зашёл за колонну, сосредоточился. «Отче наш, Иже еси на небесех, – начал тихонько, – да святится имя Твое…» Молитва лилась легко, схваченная раз и навсегда прочной детской памятью, но что означали эти слова – я не понимал. Закончил, перевёл дух, и вдруг просто поднял голову, глянул Ему в лицо – и горячо, горячо зашептал. Я рассказал Ему всё: и про голод, и про мамку, и про то, что она не виновата, ведь нас шестеро в семье, а отца давно нет, и лошадь продали, потому что некому пахать. И про сестру, которая там, за дверью, милостыню просит, только не дают, а если и дают, то так мало… Чего только я не наговорил в тот первый раз! Он слушал меня, глядя спокойными, глубокими глазами. А я весь вспотел, несколько раз утирал набегающие слезы, но плакать не хотел, а просто говорил и говорил. И когда закончил, опустился неловко на колени и прижался лбом к холодной стене. Растревоженная душа моя болела, но в неё уже вселилось что-то новое, неизведанное ранее: покой, чувство защищённости. Я не ожидал, что сию минуту в моей жизни что-то изменится, просто не думал об этом, но успокоился, потому что попросил…
Времени прошло немало. Когда вернулся к сестре, она стояла, плотно зажав конец платка в кулаке. Так я научил: подадут что – прячь в платок и держи крепко, пока мне не отдашь. Маленькая, ещё потеряет… Она раскрыла ладонь, и я глазам своим не поверил: на тёмной ткани сияла чистая серебряная монета! У меня едва ноги не подкосились. Голод, только что пережитое волнение сделали меня слабым, и я упал на ступени. Отдышался, унял дрожь. Потом резко поднялся и побежал в лавку.
Лавочник подал мне белую булку и целую горсть мелкой монеты: сдачу. Сестре я купил леденец.
А потом всё потекло. Люди привыкли ко мне и звали помочь по хозяйству, давали маленькие поручения. Сестрёнка просила, а я – целый день то туда, то сюда. Ощущение было такое, будто Кто-то сильный вмешался в нашу судьбу. Ничего не выдумываю, я это видел! Едва начиналось утро, и открывали храм, я входил, прятался за колонны и молился. Я не просил – умолял! Благодарил, рассказывал, сколько заработал, и что нас уже несколько раз звали ночевать добрые люди, и многое другое. Изливал свою радость – и убегал.
Уже глубокой осенью знакомая барыня взяла меня в услужение, в свой дом. А Машу в приют устроила. Ей там платьишко дали, шубейку тёплую. А я и вовсе в новом ходил. Хозяйка приказала меня и одеть, и обуть.
«Я когда увидела, Саша, как ты молишься, – сказала она мне много времени спустя, – то сразу поняла: такой человек ни обманывать, ни воровать не станет». Так и жил у неё. Старался, как мог, с утра до вечера то по поручениям, то по дому. Мы, деревенские, к работе привычные. Даже не уставал.
А когда настала весна, отпросился у барыни на три дня и поехал домой. Нашёл на рынке мужиков из наших мест, заплатил. Погрузил на телегу мешок картошки, муки. Когда добрался, оказалось, мать похоронила двух младшеньких, сестрёнку и брата. Она долго меня обнимала, просила прощения. «Мам, ну, ты что…» – отнекивался я басом. А когда все уснули, рассказал ей про ту Женщину из храма. Она опять заплакала, потом встала на лавку, взяла из красного угла икону Божьей Матери и нежно поцеловала.

Елена Черкашина

[ckokoko]

"Так что, Валечек, ты должна морду "шлангом" не делать, меня выслушать спокойно, как все добрые женщины, зла не держать и отпустить!", - подытожил Васильич. И сам обрадовался - как сказал-то красиво!
Он стоял, выпятив пузатый живот, перебирая короткими ножками и залихватски уперев руки в бока. Сам себе он в эти минуты казался главным героем сериала, который обожала смотреть его супруга. Вот она как жизнь повернулась! Что такая потрясающая девушка, как Мариночка, выбрала не ровесника-красавца, а его, обычного немолодого уже мужчину! Чувствовал Васильич себя королем. Единственное, что мешало сейчас полному и безоговорочному счастью, этот вот разговор с женой Валентиной. Он брезгливо смотрел на нее и думал о том, насколько же Мариночка лучше. Да и немудрено. Ей же 27 лет, а не 60, как его благоверной. А еще Мариночка худенькая, беленькая, у нее платья, от которых дух захватывает.
А эта что? Сидит в кресле, мясистая. Даже ходит с трудом (то, что это причина недуга, он почему-то не учитывал). Зубы эти золотые. Вставила когда-то и гордится до сих пор. Жутятина. Очки с большими стеклами, отчего и глаза кажутся увеличенными, ну словно муха. Химия доисторическая на голове. У Мариночки-то вон, длинные волосы до пояса. А не эти драные колечки. И вообще. Ему все эти объяснения надоели. Хотелось назад, к Марине.

- И это... Валентина. Квартиру мы нашу продавать будем. Потому что владеем ей в равных долях. Хотя ты могла бы проявить благородство и отдать ее всю мне. Все-таки Мариночка ребенка ждет. Нимфа моя! Дите-то сюда, в "трешку" бы и принесли сразу. Мариночка уже сказала, что в твоей комнате можно детскую сделать, она на солнечную сторону выходит! А? Что скажешь? - тоскливо и с надрывом произнес Васильич, для верности стукнув кулаком по дивану, после чего почесал плешь на макушке.

И тут Валентина словно очнулась. До этого ей казалось, что все, что сейчас говорит муж - это какой-то плохой сон. И она сейчас проснется. Или розыгрыш. А ведь нет. Внутри все заклокотало и Валентина вскочила на ноги.

- Чего вы собираетесь делать в моей комнате? Ты, гриб-опенок! Да на себя посмотри, ах ты, козленок блудливый! Кому ты нужен вдруг стал на старости лет? Надо бы справки хоть навести! Какой ребенок? Ты же после 50 годов, к этому делу даже рвения не испытывал. Развели поди, придурка! - воскликнула она.

- Ты это... Баба глупая. Выражения-то выбирай. Это с тобой мне ничего не охота. А с Мариночкой другое дело. С ней я летаю! Не то что с тобой, кочка болотная! - гордо выпятил необъятное пузо Васильич.

- Чего? Летаешь? Да кукурузник Боингом никогда не станет! Ох, надо ж так спятить на старости лет! - покачала головой Валентина и вдруг залилась слезами.

Утешать ее в планы Васильича не входила. Он бойко отрапортовал, что все вещи уже внизу в машине, которую он тоже забирает. А по жилью встретятся в суде. И чтобы она, Валентина, препятствий не чинила. Пусть спасибо скажет, что он с ней столько лет прожил. После чего, громко хлопнув дверью, Васильич метнулся из квартиры, где прожил столько лет, на другую - съемную, где и ждала его Мариночка.

С ней он случайно в магазине познакомился. У бедной девушки на яйца, на десяток денег не хватало. Выгребала мелочишку. Где ж это видано? Он добавил. Там, разговорились. Проводил ее. Телефонами обменялись. Он и не надеялся ни на что. Мариночка-то молодая да красивая. А вон как вышло. Она ему потом сказала, что сразу влюбилась к него. Такого мужественного и серьезного. Ну, он стал ей деньгами помогать вначале, а там и... закрутилось. Валентина же теперь казалась ему старым надоевшим башмаком, который хотелось побыстрее выбросить...

Ну а она только беспомощно смотрела из окна, глядя, как садится в автомобиль ее вторая половина. И не могла понять, как это? Когда на седьмом десятке жизнь вдруг переворачивается с ног на голову? Доковыляла до трюмо в прихожей. Оттуда на нее глядела грузная женщина. Не нимфа. Крупная капля скатилась по щеке. Валентина прошла на кухню, хотела чаю попить, да кружка, смешная, с утятами, ее любимая выскользнула из рук и разбилась. Собственно, как и ее жизнь.

Женщина думала о разном в эти горькие минуты. Например, о том, что когда тебе 20 лет и ты вдруг остаешься одна, можно поплакать, а потом снова влюбиться, ты ж молодая да красивая! Все впереди! И в 30 лет так можно, и в 40 лет. Даже в 50 любовь и счастье находят. Потому что не поздно. А ей-то как быть? В таком-то возрасте?

Не ждала этакого удара от судьбы. Думала, все как у людей. Трехкомнатная квартира, упорядоченная жизнь. И вот поди же, словно ураганом в одну минуту все снесло...

За жилье решила бороться до последнего. Они же все вместе наживали! Она в торговле работала, дома все было. И продукты, и вещи.

Шла намедни мимо детской площадки. А там малыши. Как рой разноцветных бабочек. Сердце защемило. Не дал Бог детишек. Села на лавку. А там две мамочки разговаривают.

- Живу в трех углах. У ребенка ни комнатки своей, ничего нет. Как вот ему, маленькому объяснить, что с денежкой туго? Охота же всего! Игрушки, вкусняшки. Тут уж не до жилья. Так и будем мыкаться, - одна другой говорит.

И ребятенок подошел. С ямочками на щечках, голубоглазый. Ей, Валентине, листик разноцветный сует, улыбается. Она тоже сквозь слезы улыбнулась и пошла домой. И в эту самую минуту решила - не будет она ничего "отжимать" у бывшего, как советуют. Почему? Да ради вот такого ребенка.

С Васильичем встретились и ему Валентина сказала, что пусть они "трешку" на двушку со своей Мариночкой меняют, а доплату ей. Тот, не ожидая подобного, только и смог выдохнуть, что она "святая женщина". Даже обзываться не стал.

Доплату получила. Можно было бы комнату на нее купить, но Валентина не стала. У нее в поселке, что в 30 минут езды от города, дом был. От тетки достался. Так себе домишко, конечно. И силы нужны, чтобы ремонт делать. Но она решила туда перебраться. А еще корову купить. Потому что решила - надо во-первых, за кем-то ухаживать. А во-вторых, на что-то жить. Все-таки была в ней жилка торговая! Молоко можно продавать, масло, еще что-то. Все без дела сидеть не будет, чтоб с ума не сходить от одиночества.

Сказано -сделано. Тяжело, правда, было все. Ноги-то больные. Стала думать, что помощник нужны. Но ему же платить надо. А с чего? Доплаты, что Васильич дал, как раз на коров, корм да кое-что еще хватило.

Однажды Валентина домой ковыляла. И тут видит - возле магазина мужик сидит. Грязный, неопрятный такой. А вот глаза понравились. Прозрачно-синие, они словно жили отдельно от лица. И выражение лица такое, наивное, что ли. На хлеб попросил. Соседка сразу прошептала, что на бутылку. Но Валя денег дала. Мало ли как и у кого жизнь повернется... Она тому пример сама. А мужик ей и говорит:

- Хозяйка, если подсобить чего надо - зови. Мы это... может и вскопать, и посадить помочь, - и нос курткой вытер.

Валентина задумалась. Таже соседка ее тут же в сторону отвела и шепчет снова:

- Не пускай! Маргиналы! Страшные такие! Тебя ограбят, или еще похуже чего! Не связывайся! Они на обочине жизни болтаются, туда им и дорога. Пусть хоть сгниют! Мимо иди!

Мужик это все слышал, конечно. Усмехнулся. А Валентина громко ответила:

- Что помочь - хорошо. Пусть помогают. Взять с меня нечего. Я старая больная женщина. Сделают что - да и пусть. Меня родной человек уничтожил. После этого ничего не страшно.

И позвала незнакомца с собой. Дорогой молчали. Дома Валентина ему супа налила, она только куриный с лапшой сварила. И пирожков разных положила. С капустой, с рисой да яйцом и луком, с брусникой. Потом поглядела - а он ревет сидит. И выдал:

- Спасибочки вам. Я такой суп у мамки ел. Она также варила. И стряпала. Иваном меня зовут.

Разговорились. Иван недавно из тюрьмы вышел. С работой не получилось, как узнают, где был - отворот поворот. А семья отказалась от него. Жена замуж вышла. Сын еще маленький был. Теперь папа там другой, благополучный, с кристально чистой биографией. И супруга сказала, чтобы не совался, будущее ребенку не портил. Зачем ему такой отец, за которого стыдно. Стал попивать. Так и на улице оказался.

- А вам не противно меня домой было звать? И не опасаетесь? - вдруг спросил он.

- Все по Богом ходим. Раньше-то бы может, по-другому глянула. Да только жизнь меня, Ваня, по полной на лопатки положила. Раз что плохое на уме - Бог тебе судья. Избавишь от страданий, - усмехнулась Валентина.

Он вдруг покраснел.

- Нет, что вы. Я это так... Не привык просто, чтобы люди так вот... добро от вас.

Валентина ему одежды дала. Нашла на чердаке. От теткиного мужа еще осталось. И предложила в баньку сходить. И не узнала потом! Молодой, лет 30 с небольшим оказался.

- Ночуй уж, чего там. Не на улицу же идти. Комнат две. Да веранда еще, - махнула рукой.

С утра выглянула во двор - он дрова колет. Воды натаскал. Потом пошел сарай покосившийся ремонтировать. Вечером подошел и спросил, нельзя ли двум его друзьям прийти. Тоже бы помогли. А то они возле теплосети живут.

- Да пусть приходят, чего там. Где один, там и трое, - ответила Валентина и сама себе удивилась.

- Просто Савелий там есть. Он деревенский. С коровой бы вам очень помог! Можно две завести! Или еще больше! А Никита вечно что-то придумывает, кличка у него Кулибин. Нормальные мужики. У Савелия жена с дочкой разбились. Он пить после этого стал. Не просыхал, скатился. И квартиры лишился. Подсуетились люди шустрые. А у человека горе. Видел снимок его. Красивый мужик, с семьей, машина там, все дела. Сейчас еле ходит. Руку еще поморозил зимой. Никита тоже вон, до дна дошел. С сыном гулял. Да не уследил, дети ж шустрые. Ребенок побежал за мячом, а там дорога, машина неслась. Жена все ему говорила, что это он его... Жить с грузом тяжело. Сломался. Тоже горе в бутылке стал топить. Такие вот мы... Теть Валь..., - рассказал Иван.

Валентина только слезы платочком утирала. Умом-то понимала, что может, на жалость давят. Или обманывают. Вон сейчас сколько всего пишут да показывают! А с другой, ей было очень плохо от предательства ее Васильича. Поэтому решила - или пан, или пропал.

Привел Иван друзей. Невольно улыбнулась Валентина. Один в красной куртке, откуда синтепон клочками лезет, как тесто из кастрюли, на голове: детская шапка с завязками. Другой в пиджаке, но в спортивных штанах и галошах. Лица пропитые.

- Здрастси, хозяйка, - только и сказали в унисон.

Забегая вперед - не все у них гладко было. Пару раз срывался Никита. Иван с ним жестко беседу провел: или пьешь дальше, но уходишь, или завязываешь, но остаешься.

- Мужики! Ну шанс ведь нам выпал! Сколько можно скитаться-то везде! Хорошая эта женщина Валентина, не осталось уже таких. Тут и пожить можно, и ей помочь. Нас же больше за отбросов общества никто считать не будет! Можно коз еще потом завести, кур, да что там, страусов тех же, - напутствовал Иван.

Савелий горячо поддакивал. Он как к Валентине попал, три дня на веранде спал под двумя одеялами. Товарищи уж решили, что он... того. Но видно, наскитался человек. Устал. А вымылся, поел, да в чистую постель попал - и поплыл.

Посельчане Валентину осуждали. За то, что пустила мужиков незнакомых в дом. Все ждали, когда же они там дел натворят. Чтобы потом выступить с речью: "Мы же тебя предупреждали!". А мужики коров пасли. Дом ремонтировали.

Да что там. Через полгода было вокруг все не узнать! И появилась живность еще. Доход пошел. Вначале Валентина сама в город ездила. Но тяжело стало. Иван возил на продажу молоко, сметану да творог. Потом машину подержанную купили, по дешевке. И понеслось! Тут уж и Валентина стала мотаться.

Товар свой она и в магазины сдавала, и на рынок возила. Производство сыра потом наладила. От клиентов отбоя не было. Цены Валентина не задирала. Все продавала только свежее.

- Нельзя людей обманывать. Они увидят, что все хорошее да с душой, еще придут! А плохая молва мне не нужна! - была уверена она.

Жильцов ее троих за сыновей принимали. Не узнать их вскоре стало. Лица опухшие преобразились, зубы вставили. Все как на подбор - здоровые, плечистые, русоволосые, светлоглазые. И всегда, когда кто что спрашивал, показывали на Валентину и говорили:

- Вот у нас тетя Валя! Она за главную!

С тетей Валей один Иван остался жить. Савелий и Никита себе потом дома справили - первый купил за недорого пустующий домишко, второй построил небольшой, с помощью друзей.

Дела у них в гору пошли. К молоку, мясу, творогу, сыру прибавлялись овощи и ягоды летом. Каждый хотел свое приобрести.

Иван к сыну как-то ездил. Деньги жене увез. Несколько раз был. Что там произошло - неизвестно. Только как-то вышла Валентина на крыльцо, а к дому женщина подходит. И подросток с ней. Мальчик Ивана увидел и закричал:

- Папка! Мы к тебе! Папа!

Долго тогда во дворе сидели, чаевничали. И Катя эта сказала, что с мужем недавно развелась, а Иван... Жаль, что не дала ему шанса, не простила. Добрый он, не то что тот, за которого поспешила выскочить, он и руку на нее поднимать стал, хотя таким приличным казался. Думала, Иван-то скатился, опустился совсем. Но чужая женщина его подобрала. В люди теперь выбился. Ну а она что? Раз хочет с ребенком видеться, пусть. Да и помогает Ваня-то им сильно.

Не сказать, что все шоколадно у Валентины было. Ноги-то беспокоили. Да и в душе жило какое-то чувство, как червячок. Точило. А внешне все хорошо - достаток появился, дело любимое.

И вот в город поехали. С Иваном. Несколько лет уже прошло с той поры, как все в ее жизни поменялось. Мимо дома своего бывшего проехала. Остановилась. Все чужое, занавески на окнах. С бывшими соседками остановились. Они о ее делах в курсе были. Поэтому вслед и понеслось:

- В 60 лет оставил Васильич золотозубую Валю. А она завела коров, приютила троих бездомных и процветает!

Пообедать в кафе решили. И тут смотрит Валентина: за столиком ее Васильич сидит! С новой женой, той самой Мариночкой и мальчиком. Ребенок отворачивался и капризничал. Белокурая молодая женщина с цепким взглядом строила глазки молодому мужчине за соседним столиком. А Васильич потирал лысину и вздыхал. Весь он словно усох и сморщился. Взгляд потухший, движения суетливые. А раньше гоголем ходил! Встал, пошаркал ногами, видно, в туалет.

Валентина прислушалась. Телефон Марина достала, кто-то звонил.

- Привет! Да, отдыхаем. Слушай, вечером может выберемся куда? Подожди, я сейчас, тут народу много, - и Марина пошла в сторону крыльца.

Валентина, повинуясь порыву - за ней.

- Да там уши греют все. Надоел он мне как, Оля, ты не представляешь! Старый пентюх. Гляжу на него - аж выворачивает. Да куда мне было деваться-то? К матери в общагу? Назад? Сама знаешь, Димка меня в положении бросил. А тут этот подвернулся. Ну и ладно, грех было не воспользоваться-то. К тому же Лешку он сильно любит. Пенсию получает, да работает. Квартира опять же. Ласты склеит - так я переживать совсем не буду. Благо, мужиков вокруг полно. Ну так что, пойдем? Может, встретим там кого! - хохотала Марина на крыльце.

Валентина вернулась в зал. Там сидел и вздыхал, с тоской глядя на ребенка, некогда ее Васильич...

И Валентина почувствовала, что прошлое ее отпустило. Исчез тот червячок, что грыз изнутри. Можно было жить дальше.

- Ну что Ваня, поехали домой. Как там наши Зорька да Бабочка? Лучик да Хвостик? Ириска с Мармеладкой? Комбикорм еще должны привезти. И знаешь, а ведь и правда. Что ни делается - к лучшему в этом лучшем из миров! - улыбнулась Валентина.

[ckokoko]

Девять жизней Мурки

Мурка лежала на коленях молодой хозяйки. Та, сидя в наушниках за компьютером, что-то быстро набирала на клавиатуре. Внезапно, выгнувшись дугой, кошка прыгнула на пол, поцарапав при этом девушку.

- Ай, Мурка, ты чего, - потирая колено, где краснела большая царапина, хозяйка поморщилась, - столько лет тебе, а так и не научилась прятать когти.



Не обращая внимания на возмущения, кошка немигающим взглядом смотрела на стену:
- Ты не заблудилась? Зачем пришла?

От стены отделилась фигура, одетая в темный плащ. Голова и лицо были прикрыты капюшоном.
- Не заблудилась, пришла предупредить. Скоро за ней приду, - глухо прозвучал голос гостьи и её палец указал на молодую хозяйку. Вздрогнув, девушка повела плечами.
Кошка моргнула:
- Как за ней? Она же ещё молодая.
Фигура засмеялась:
- Какой глупый вопрос, как будто я забираю только стариков. Теряешь хватку? Меня почуяла, а запах болезни у Хозяйки - нет?

Кошка повела носом:
- Ничего не слышу.
И тут в её обоняние врезался плохой запах. Она пошла на него. Запах крови. Запах смертельной болезни шёл от царапины.
- Почуяла? Поздновато, стареешь, видимо, - гостья прошла по комнате и встала сзади девушки, делая вид, что замахивается косой.

Мурка ощетинилась:
- Шшшшш, не подходи к ней!

Глухо засмеявшись, темная фигура подняла руки:
- Ну, пошутить уже нельзя. Ей осталось месяца три. Я, собственно, пришла тебя предупредить по старой памяти. Помню, ты её любишь, попрощаешься с ней. Спасти-то уже не сможешь...

Мурка задумчиво посмотрела на Смерть ( вы ведь, уважаемый читатель, уже догадались, кем была гостья?):
- Почему не смогу?
Смерть глянула на кошку с удивлением:
- Ты потратила восемь жизней уже, осталась последняя...твоя.
Пятнадцатилетняя кошка с болью посмотрела на молодую хозяйку:
- Я всё помню...

Через пару минут Смерть тихо исчезла, оставив Мурку с её знанием о скорой смерти девушки, которая ни о чём не подозревая, била с возмущением по клавиатуре.

Пятнадцать лет назад.
- Мама, кис-кис, бедная, - коверкая слова, трехлетняя малышка бежала к маме. А в руках она держала маленького грязного котёнка. Женщина поохала, но не решилась выбросить блохастика.
Так Мурка обрела семью.
Её искупали, обработали от блох и иногда выпускали гулять с маленькой девочкой.

Через год, к ним в первый раз пришла Смерть. Хозяин, отец маленькой девочки, попал в серьезную аварию, чтобы его не забрала гостья, Мурка отдала свою первую жизнь из девяти. Через пару лет, должен был родиться мертвым брат маленькой девочки, тогда Смерть потребовала две жизни. Безропотно кошка отдала их. Так, за пятнадцать лет, Мурка ещё несколько раз обменивала свои жизни на жизнь любимых хозяев.

И вот. На старости лет она должна видеть, как умирает её самая любимая девочка.

Через несколько дней на семью обрушилось горе. Старшая дочь оказалась больна. Пришли плохие анализы на кровь после медосмотра. Люди ходили хмурые, Мурка, как могла утешала их. На её глазах умирала её хозяйка.

- Нет, слышишь, нет! - как-то ночью, мяукнув в темноту, кошка пришла на грудь больной.
- Мурка, Мурочка, - ласково погладив любимицу, девушка прошептала во сне.

Кошка свернулась клубком, замурлыкав, она была уверена, что сделала правильный выбор. Неделю она не отходила от молодой хозяйки. А через две пришли повторные анализы, полностью опровергнув смертельную болезнь.

- Я как-то не ожидала прийти сюда так быстро. Ты зачем это сделала?
- А зачем мне жизнь без неё? - отвечая на вопрос Смерти, еле держась на лапах, Мурка счастливо улыбалась.
- Ты знаешь...мне иногда кажется...что весь мир ваш держится на таких, как вы.
- Каких? - прошептала кошка, последний раз вздохнув.
- Любящих, - осторожно взяв маленькую душу Мурки, Смерть тихо ушла из квартиры.

Пять лет спустя.
- Мама, мама, кися! - трехлетний малыш бежал к молодой женщине, держа в руках блохастого котёнка.
Улыбнувшись, она взяла животное в руки:
- И кто же ты у нас? Мурка или Мурчик?

И прижала к себе мурчащий комочек, с тоской вспоминая свою любимицу...


© Елена Коновалова

[Лариса-Лорхэн]

Наташа, спасибо!

[ТатианаП]

да, за душу тронуло, спасибо

[ckokoko]

Наташа, спасибо!

да, за душу тронуло, спасибо

А у меня тут гости!!!
И вам спасибо!

[ckokoko]

Не накручивай, не перекручивай..
Ну и что, что обложено небо тучами..
Ну и что, что простужена, а калина горькая,
От «сладкого» (кроме веса лишнего) толку то.
Все во благо, значимо.. урок извлекай:
Холодно - «не болеть» чтоб , пальто одевай,
Тучи ?- зонт возьми, береги себя..
Пасмурно - это про небо! а не про тебя!
Мысли чёрные прочь гони, излучай тепло,
Жизнь - она о любви, она про добро..
И взаимна до чертиков, что посеешь - то и пожнёшь..
А ты в ступе усердно все воду толчешь..
Переливаешь из сита да в решето..
А делов то - просто «надеть пальто».
Просто включи улыбку,  и все прими
То, что не в силах твоих изменить..
Ветер жизни тучи развеет и унесёт ..
Все проходит, моя хорошая, и это пройдёт....
@оксана зет