...девчонка весь фильм в трусах выше пупа, панамке и стоптанных сандалях на кривых ногах?... однако...
"Потом случился полнометражный фильм «Добро пожаловать…», между прочим, моя дипломная работа. Меня, студента, пригласили на «Мосфильм», два объединения готовы были заниматься картиной. Первый конфликт возник из-за ректора ВГИКа Грошева. Он вцепился мертвой хваткой в сценарий Лунгина и Нусинова: «Не будет такую вредную картину снимать наш студент!». Без устали ходил, писал, звонил: в ЦК, Госкино и еще куда надо. Столько энергии, сил потратил… Но дело все же двигалось к съемкам. Кому играть главного героя? Тут возникла вторая проблема. В роли директора лагеря Дынина я видел только Евгения Евстигнеева. В те годы я дневал и ночевал в «Современнике», смотрел не только все спектакли — все репетиции. А в дарование Евстигнеева просто был влюблен. Тогда в кино он еще почти не снимался. Мне говорят: «Евстигнеева — ни в коем случае». Начали предлагать характерных актеров с глупыми рожами — ясно, так можно характер Дынина укоротить до размеров дурака. Что с дурака взять? Ведь не я один ходил в «Современник». Всем было очевидно: Евстигнеев привнесет в фильм социальную тему. В общем, приказывают: «Кто угодно, только не он». «Ну тогда кто угодно, только не я», — отвечаю. И ухожу. Похоже, моя наглость обескуражила… Согласились.
А мне хотелось не столько обвинять, сколько защитить детей, которых так нелепо оболванивали. Помните транспарант, мелькающий на протяжении всей картины — «Дети — хозяева лагеря!». Мы все жили под транспарантами «Мы — хозяева своей страны!» Но как не были ими, так и не стали...
Фильм все время висел под угрозой закрытия, поэтому снимали его в бешеном темпе. Сдавать картину я должен был 15 мая 64-го года. А мы завершили работу в предновогодние дни… на полгода раньше.
Как только картину сдали, на нее сразу навесили два клейма: антисоветская и антихрущевская. Тогда я впервые слово «антисоветская» и услышал. Что же касается Хрущева, сначала я думал, что нас обвиняют из-за темы кукурузы, проскальзывающей в картине. Оказывается, все еще хуже. Причиной обвинений стал эпизод с воображаемыми похоронами бабушки. Над процессией несут ее увеличенный портрет. Так вот, при фотоувеличении становятся видны редкие волосы бабушки. Тут строгие цензоры Госкино и поймали нас: «Это они Хрущева хоронят».
Так я вплотную столкнулся с системой цензуры и подавления. Идиотской и жестокой. Я ей приметился как-то сразу. Вот она меня потом уже в покое и не оставляла. Фильм не принимали никак. И вдруг в нашей квартире раздается звонок. Жуткий крик Марка Донского: «Тут рядом со мной — Юткевич. На коленях просим: приезжайте сейчас же в Болшево». Оказывается, у них только что закончился просмотр фильма. С Пырьевым случилась форменная истерика, он сполз на пол с хохотом и слезами. И мастера решили для нас с Ларисой устроить настоящий праздник. Но Грошев по-прежнему — ни в какую. Не дает мне защищать диплом такой похабной антисоветской картиной. До сих пор удивляюсь, сколько сил, времени он потратил на эту борьбу. И если бы не помощь и защита Сергея Герасимова, он бы меня выгнал. Между ними произошел разговор на самых высоких тонах.
Впрочем, несмотря на разрешительное удостоверение, фильм практически на экраны не вышел. Его показали в паре кинотеатров на первом сеансе в 8 утра и скоренько сняли…»(из воспоминаний Элема Климова)http://2003.novayagazeta.ru/nomer/2003/81n/n81n-s35.shtml