Болталка

[ckokoko]

Сколько б не было вам лет - не грустите.
Вас не любят - ерунда - отпустите.
Не успели на трамвай, (так бывает),
Может это нас судьба предупреждает.
Не гордитесь красотой - бесполезно,
Красота души важнее, если честно.
Коль не ладятся дела - подождите,
И на красный, никогда, не бегите.
Нужно бедному помочь - не скупитесь.
Если нечего подать - помолитесь.
И чужое никогда не берите,
А душа если болит - промолчите.
Вдруг надежды ваши не оправдали -
Значит много от других ожидали.
Если солнышком побрезгуют тучи -
День от этого светлее и лучше.
За зимой всегда весны пробуждение,
Есть у каждого из нас день рождения.
В каждом взрослом - дитя горько плачет.
Только мудрый от людей счастье прячет.
Коль гореть, так до конца, с новой силой,
И не аисты, а ворон над могилой.
Свою злобу на других не держите,
Как бы ни было вам больно - живите!
Наслаждайтесь простотой дикой мяты,
И в награду принимайте закаты.
Сколько б не было вам лет - не грустите.
Вас не любят?
Ерунда... Вы любИте

[ckokoko]

Детская площадка. Две девочки качаются на качелях и ведут неторопливую, светскую беседу.

— Что-то давно никакого праздника не было, — задумчиво говорит одна. — Жалко!

— Мне не жалко, — говорит вторая.

— Ты праздники не любишь?!

— Люблю! Очень! У меня их полно, каждый день — праздник!

— Не может быть!

— Может. Мы празднуем Дня рождение.

— День рождения, ты хотела сказать.

— Дни рождения мы тоже празднуем, но редко, только раз в год. А Дня рождения — каждый день. Мой папа этот праздник выдумал.

— И как вы его празднуете?

— Очень просто! Папа будит утром меня и маму, мы все бежим на кухню, берем стаканы с водой и папа говорит тост: «Отличный день сегодня родился! Нам с ним очень повезло! За Новый День!» И мы пьем воду, едим мед и поем какую-нибудь песню.

— А если день плохим получится?

— Так раньше и было. А как только мы стали отмечать этот праздник, почти все дни или хорошие или очень хорошие. Редко-редко что-то не очень хорошее происходит.

— Почему же тогда у других людей такого праздника нет?

— Папа сказал, что этот праздник есть у всех, только не все его замечают. Многие просто забыли об этом празднике. Если хочешь, приходи в субботу к нам. Переночуешь, а утром вместе с нами попразднуешь!

Григорий Беркович

Всех форумчан с ДНЯ рождением! Успехов вам на целый день!

[ckokoko]

[ckokoko]

«Если бы существовал некий дом, куда можно было бы пойти и оставить свою судьбу, обменяв её на любую другую, то каждый вернулся бы восвояси со своей собственной, ужаснувшись чужим страданиям»

(с)

[ckokoko]

Вспоминаю случай из своего далёкого детства. Случай, перевернувший всю мою жизнь.
Мы были деревенскими, и, когда начался голод, мать не стала ждать, пока все её дети погибнут, а снарядила нас, старшеньких, в город.
– Идите, детки, идите, может, и прокормитесь. Что подадут, что попросите. А тут – совсем худо.
– Мам, а ночевать-то где? – спросил я.
– В подвалах ищите, в конюшнях, а лучше – к Храму Божьему держитесь поближе.
Прощание было коротким. Старый армяк на мне, сестрёнке мать дала свой платок. И – пошли. Мне в ту пору исполнилось двенадцать, а Маше – семь лет.
Город ошеломил нас: крики, суета, всюду движение. Но стоило свернуть с главной улицы, и становилось тихо, как в деревне. Я не боялся, а сестрёнка пугалась, все норовила спрятаться мне в бок, пищала: «Саш, а мож, вернёмся? Мамка дома…» Мамка-то дома, да только не ждёт. С ней четверо остались. Я внимательно оглядывал подворотни. Подвалы закрыты, конюшни и подавно. Тогда я поднял голову и стал смотреть вверх. Немного погодя увидел, как заблестели верхушки куполов. Туда и потянулись.
Городской храм – не чета деревенскому. Высокие ступени, белокаменный. Я заробел. Как подойти, как просить? Поодаль, ближе к воротам, стояли нищие: все больше калеки, старички и старушки. Но я не смел стать рядом, мне что-то мешало, внезапно стало душно и тяжело. Из открытых дверей поодиночке выходили люди. День был будничный, обедня, по всему, давно кончилась. Я вошёл, покружил, посмотрел на горящие свечи, полюбовался резными воротами алтаря. Тихо, спокойно. Но что же делать? – мучил вопрос. Вышел из храма. Сестрёнка ждала на ступеньках. Она хотела есть, но молчала, надеялась на меня. Мимо прошла хорошо одетая женщина. Я проводил её взглядом – и вдруг бросился к ней, горячо умоляя: «Матушка, матушка, возьмите меня в работники, я всё умею! Я – деревенский, сильный. Воду носить, дрова колоть, и за лошадьми…» Но женщина заторопилась прочь, оглядываясь на меня чуть ли не в ужасе. Однако я не огорчился, наоборот, обрадовался, потому что, как мне казалось, нашёл решение. Наниматься в работники – это привычно: мать всегда посылала нас по деревне, людям помогать. Нас и накормят, и, бывало, заплатят.
Только тут меня никто не знал. Я кидался к одному, к другому – все спешили мимо, оглядываясь подозрительно, с опаской. Время шло. Сестрёнка жалась в платок. Нищие познакомились с нами, стали её учить: «Ты ручку-то протяни, протяни, не бойся». Она вытянула руку. Пальцы посинели от страха и напряжения. Глаза с мольбой смотрели на меня: «Саш!» Мне стало не по себе…
Сырая осень загнала солнце за тучи, потянуло ветром. Ни еды, ни ночлега. Ей что-то подали, мелкую монету, и я тут же спрятал её глубже в карман, чтоб не потерять. К вечеру мы совсем отчаялись. Нищие разбрелись кто куда, храм закрыли. Оказавшись за оградой, я почувствовал, что надеяться не на что, взял сестру за руку и пошёл. Купить что-либо на монетку оказалось невозможно: слишком мелкая. Остановился и огляделся вокруг. Окна светились тёплым сиянием огоньков. Столько еды, тепла! Ладошка сестры окоченела от холода. Мы забились в какой-то угол между домами, где ветер не так донимал, я натаскал соломы, разбросанной по переулкам, обнял её покрепче. Зажмурился, а перед глазами – дом. Дрова ещё оставались, и мать топила, и даже когда голодно, всегда находилось место между младшими братьями и сёстрами, чтобы согреться и уснуть. Вернуться? Но её глаза… С ней четверо остались. Я самый старший, а значит, ел больше всех…
Через три-четыре дня стало понятно, что нам не выжить, не прокормиться. Подавали так мало, что едва хватало на маленькую лепёшку, пару яблок. Сестра ослабла и уже не могла стоять, она сидела на ступеньках, склонив голову на плечо, и всё время молчала. Ночевали мы за храмом, в кустах, прижавшись к стене: берегли силы.
…Той ночью поднялся ветер и выгнал нас из убежища. Взяв сестру на руки, я перенёс её ближе к дверям: здесь было тихо. И задремал. Внезапно дверь храма распахнулась, и из неё вышла Женщина. Я даже не понял, почему проснулся.
Просто открыл глаза и увидел Её: невысокого роста, одета в глухое монашеское одеяние, на голове плат. Подойдя к нам, склонилась и глянула мне в лицо. Я похолодел. Вдруг Она открыла уста и тихо сказала: «Что ж ты не молишься? Проси Сына Моего!» Затем повернулась и скрылась внутри.
Церковь открыта! – осенило меня. В один миг я очутился у двери. Та была заперта, и большой замок висел так, как сторож оставил его. Я долго дрожал, пытаясь унять страх, и жался ближе к сестре. Пока вдруг слова не ожили в моей памяти: «Что ж ты не молишься? Проси Сына Моего…» Какого Сына?!
Едва я дождался утра. Церковный сторож не спеша открывал дверь, а я стоял рядом, подпрыгивая от нетерпения. Вошёл, рысцой обежал храм, заглянул в каждый угол: Женщины не было. И вот, в тот момент, когда я стоял, озадаченный, на меня с большой, во весь рост иконы глянула Богородица. Столько раз я смотрел на этот чистый Лик, но лишь сегодня увидел глаза. Это были те же глаза, и выражение то же! Долго я вглядывался. И чем больше смотрел, тем отчётливее стучало сердце: Она! Её Лик! Мой детский разум не мог понять: как, почему. Я просто смотрел и видел ту же мягкую линию губ, ту же ласку, когда Она сказала: «Проси Сына Моего!» Огляделся, поискал глазами священника. Рассказать? И смутился: да кто ж мне поверит?
И тогда я повернулся к Сыну. Молиться я не умел. Когда жив был отец, он всегда серьёзно, неторопливо читал перед едой «Отче наш», и мы все негромко повторяли. Но отец умер, и в доме не молились. Я зашёл за колонну, сосредоточился. «Отче наш, Иже еси на небесех, – начал тихонько, – да святится имя Твое…» Молитва лилась легко, схваченная раз и навсегда прочной детской памятью, но что означали эти слова – я не понимал. Закончил, перевёл дух, и вдруг просто поднял голову, глянул Ему в лицо – и горячо, горячо зашептал. Я рассказал Ему всё: и про голод, и про мамку, и про то, что она не виновата, ведь нас шестеро в семье, а отца давно нет, и лошадь продали, потому что некому пахать. И про сестру, которая там, за дверью, милостыню просит, только не дают, а если и дают, то так мало… Чего только я не наговорил в тот первый раз! Он слушал меня, глядя спокойными, глубокими глазами. А я весь вспотел, несколько раз утирал набегающие слезы, но плакать не хотел, а просто говорил и говорил. И когда закончил, опустился неловко на колени и прижался лбом к холодной стене. Растревоженная душа моя болела, но в неё уже вселилось что-то новое, неизведанное ранее: покой, чувство защищённости. Я не ожидал, что сию минуту в моей жизни что-то изменится, просто не думал об этом, но успокоился, потому что попросил…
Времени прошло немало. Когда вернулся к сестре, она стояла, плотно зажав конец платка в кулаке. Так я научил: подадут что – прячь в платок и держи крепко, пока мне не отдашь. Маленькая, ещё потеряет… Она раскрыла ладонь, и я глазам своим не поверил: на тёмной ткани сияла чистая серебряная монета! У меня едва ноги не подкосились. Голод, только что пережитое волнение сделали меня слабым, и я упал на ступени. Отдышался, унял дрожь. Потом резко поднялся и побежал в лавку.
Лавочник подал мне белую булку и целую горсть мелкой монеты: сдачу. Сестре я купил леденец.
А потом всё потекло. Люди привыкли ко мне и звали помочь по хозяйству, давали маленькие поручения. Сестрёнка просила, а я – целый день то туда, то сюда. Ощущение было такое, будто Кто-то сильный вмешался в нашу судьбу. Ничего не выдумываю, я это видел! Едва начиналось утро, и открывали храм, я входил, прятался за колонны и молился. Я не просил – умолял! Благодарил, рассказывал, сколько заработал, и что нас уже несколько раз звали ночевать добрые люди, и многое другое. Изливал свою радость – и убегал.
Уже глубокой осенью знакомая барыня взяла меня в услужение, в свой дом. А Машу в приют устроила. Ей там платьишко дали, шубейку тёплую. А я и вовсе в новом ходил. Хозяйка приказала меня и одеть, и обуть.
«Я когда увидела, Саша, как ты молишься, – сказала она мне много времени спустя, – то сразу поняла: такой человек ни обманывать, ни воровать не станет». Так и жил у неё. Старался, как мог, с утра до вечера то по поручениям, то по дому. Мы, деревенские, к работе привычные. Даже не уставал.
А когда настала весна, отпросился у барыни на три дня и поехал домой. Нашёл на рынке мужиков из наших мест, заплатил. Погрузил на телегу мешок картошки, муки. Когда добрался, оказалось, мать похоронила двух младшеньких, сестрёнку и брата. Она долго меня обнимала, просила прощения. «Мам, ну, ты что…» – отнекивался я басом. А когда все уснули, рассказал ей про ту Женщину из храма. Она опять заплакала, потом встала на лавку, взяла из красного угла икону Божьей Матери и нежно поцеловала.

Елена Черкашина

[ckokoko]

"Так что, Валечек, ты должна морду "шлангом" не делать, меня выслушать спокойно, как все добрые женщины, зла не держать и отпустить!", - подытожил Васильич. И сам обрадовался - как сказал-то красиво!
Он стоял, выпятив пузатый живот, перебирая короткими ножками и залихватски уперев руки в бока. Сам себе он в эти минуты казался главным героем сериала, который обожала смотреть его супруга. Вот она как жизнь повернулась! Что такая потрясающая девушка, как Мариночка, выбрала не ровесника-красавца, а его, обычного немолодого уже мужчину! Чувствовал Васильич себя королем. Единственное, что мешало сейчас полному и безоговорочному счастью, этот вот разговор с женой Валентиной. Он брезгливо смотрел на нее и думал о том, насколько же Мариночка лучше. Да и немудрено. Ей же 27 лет, а не 60, как его благоверной. А еще Мариночка худенькая, беленькая, у нее платья, от которых дух захватывает.
А эта что? Сидит в кресле, мясистая. Даже ходит с трудом (то, что это причина недуга, он почему-то не учитывал). Зубы эти золотые. Вставила когда-то и гордится до сих пор. Жутятина. Очки с большими стеклами, отчего и глаза кажутся увеличенными, ну словно муха. Химия доисторическая на голове. У Мариночки-то вон, длинные волосы до пояса. А не эти драные колечки. И вообще. Ему все эти объяснения надоели. Хотелось назад, к Марине.

- И это... Валентина. Квартиру мы нашу продавать будем. Потому что владеем ей в равных долях. Хотя ты могла бы проявить благородство и отдать ее всю мне. Все-таки Мариночка ребенка ждет. Нимфа моя! Дите-то сюда, в "трешку" бы и принесли сразу. Мариночка уже сказала, что в твоей комнате можно детскую сделать, она на солнечную сторону выходит! А? Что скажешь? - тоскливо и с надрывом произнес Васильич, для верности стукнув кулаком по дивану, после чего почесал плешь на макушке.

И тут Валентина словно очнулась. До этого ей казалось, что все, что сейчас говорит муж - это какой-то плохой сон. И она сейчас проснется. Или розыгрыш. А ведь нет. Внутри все заклокотало и Валентина вскочила на ноги.

- Чего вы собираетесь делать в моей комнате? Ты, гриб-опенок! Да на себя посмотри, ах ты, козленок блудливый! Кому ты нужен вдруг стал на старости лет? Надо бы справки хоть навести! Какой ребенок? Ты же после 50 годов, к этому делу даже рвения не испытывал. Развели поди, придурка! - воскликнула она.

- Ты это... Баба глупая. Выражения-то выбирай. Это с тобой мне ничего не охота. А с Мариночкой другое дело. С ней я летаю! Не то что с тобой, кочка болотная! - гордо выпятил необъятное пузо Васильич.

- Чего? Летаешь? Да кукурузник Боингом никогда не станет! Ох, надо ж так спятить на старости лет! - покачала головой Валентина и вдруг залилась слезами.

Утешать ее в планы Васильича не входила. Он бойко отрапортовал, что все вещи уже внизу в машине, которую он тоже забирает. А по жилью встретятся в суде. И чтобы она, Валентина, препятствий не чинила. Пусть спасибо скажет, что он с ней столько лет прожил. После чего, громко хлопнув дверью, Васильич метнулся из квартиры, где прожил столько лет, на другую - съемную, где и ждала его Мариночка.

С ней он случайно в магазине познакомился. У бедной девушки на яйца, на десяток денег не хватало. Выгребала мелочишку. Где ж это видано? Он добавил. Там, разговорились. Проводил ее. Телефонами обменялись. Он и не надеялся ни на что. Мариночка-то молодая да красивая. А вон как вышло. Она ему потом сказала, что сразу влюбилась к него. Такого мужественного и серьезного. Ну, он стал ей деньгами помогать вначале, а там и... закрутилось. Валентина же теперь казалась ему старым надоевшим башмаком, который хотелось побыстрее выбросить...

Ну а она только беспомощно смотрела из окна, глядя, как садится в автомобиль ее вторая половина. И не могла понять, как это? Когда на седьмом десятке жизнь вдруг переворачивается с ног на голову? Доковыляла до трюмо в прихожей. Оттуда на нее глядела грузная женщина. Не нимфа. Крупная капля скатилась по щеке. Валентина прошла на кухню, хотела чаю попить, да кружка, смешная, с утятами, ее любимая выскользнула из рук и разбилась. Собственно, как и ее жизнь.

Женщина думала о разном в эти горькие минуты. Например, о том, что когда тебе 20 лет и ты вдруг остаешься одна, можно поплакать, а потом снова влюбиться, ты ж молодая да красивая! Все впереди! И в 30 лет так можно, и в 40 лет. Даже в 50 любовь и счастье находят. Потому что не поздно. А ей-то как быть? В таком-то возрасте?

Не ждала этакого удара от судьбы. Думала, все как у людей. Трехкомнатная квартира, упорядоченная жизнь. И вот поди же, словно ураганом в одну минуту все снесло...

За жилье решила бороться до последнего. Они же все вместе наживали! Она в торговле работала, дома все было. И продукты, и вещи.

Шла намедни мимо детской площадки. А там малыши. Как рой разноцветных бабочек. Сердце защемило. Не дал Бог детишек. Села на лавку. А там две мамочки разговаривают.

- Живу в трех углах. У ребенка ни комнатки своей, ничего нет. Как вот ему, маленькому объяснить, что с денежкой туго? Охота же всего! Игрушки, вкусняшки. Тут уж не до жилья. Так и будем мыкаться, - одна другой говорит.

И ребятенок подошел. С ямочками на щечках, голубоглазый. Ей, Валентине, листик разноцветный сует, улыбается. Она тоже сквозь слезы улыбнулась и пошла домой. И в эту самую минуту решила - не будет она ничего "отжимать" у бывшего, как советуют. Почему? Да ради вот такого ребенка.

С Васильичем встретились и ему Валентина сказала, что пусть они "трешку" на двушку со своей Мариночкой меняют, а доплату ей. Тот, не ожидая подобного, только и смог выдохнуть, что она "святая женщина". Даже обзываться не стал.

Доплату получила. Можно было бы комнату на нее купить, но Валентина не стала. У нее в поселке, что в 30 минут езды от города, дом был. От тетки достался. Так себе домишко, конечно. И силы нужны, чтобы ремонт делать. Но она решила туда перебраться. А еще корову купить. Потому что решила - надо во-первых, за кем-то ухаживать. А во-вторых, на что-то жить. Все-таки была в ней жилка торговая! Молоко можно продавать, масло, еще что-то. Все без дела сидеть не будет, чтоб с ума не сходить от одиночества.

Сказано -сделано. Тяжело, правда, было все. Ноги-то больные. Стала думать, что помощник нужны. Но ему же платить надо. А с чего? Доплаты, что Васильич дал, как раз на коров, корм да кое-что еще хватило.

Однажды Валентина домой ковыляла. И тут видит - возле магазина мужик сидит. Грязный, неопрятный такой. А вот глаза понравились. Прозрачно-синие, они словно жили отдельно от лица. И выражение лица такое, наивное, что ли. На хлеб попросил. Соседка сразу прошептала, что на бутылку. Но Валя денег дала. Мало ли как и у кого жизнь повернется... Она тому пример сама. А мужик ей и говорит:

- Хозяйка, если подсобить чего надо - зови. Мы это... может и вскопать, и посадить помочь, - и нос курткой вытер.

Валентина задумалась. Таже соседка ее тут же в сторону отвела и шепчет снова:

- Не пускай! Маргиналы! Страшные такие! Тебя ограбят, или еще похуже чего! Не связывайся! Они на обочине жизни болтаются, туда им и дорога. Пусть хоть сгниют! Мимо иди!

Мужик это все слышал, конечно. Усмехнулся. А Валентина громко ответила:

- Что помочь - хорошо. Пусть помогают. Взять с меня нечего. Я старая больная женщина. Сделают что - да и пусть. Меня родной человек уничтожил. После этого ничего не страшно.

И позвала незнакомца с собой. Дорогой молчали. Дома Валентина ему супа налила, она только куриный с лапшой сварила. И пирожков разных положила. С капустой, с рисой да яйцом и луком, с брусникой. Потом поглядела - а он ревет сидит. И выдал:

- Спасибочки вам. Я такой суп у мамки ел. Она также варила. И стряпала. Иваном меня зовут.

Разговорились. Иван недавно из тюрьмы вышел. С работой не получилось, как узнают, где был - отворот поворот. А семья отказалась от него. Жена замуж вышла. Сын еще маленький был. Теперь папа там другой, благополучный, с кристально чистой биографией. И супруга сказала, чтобы не совался, будущее ребенку не портил. Зачем ему такой отец, за которого стыдно. Стал попивать. Так и на улице оказался.

- А вам не противно меня домой было звать? И не опасаетесь? - вдруг спросил он.

- Все по Богом ходим. Раньше-то бы может, по-другому глянула. Да только жизнь меня, Ваня, по полной на лопатки положила. Раз что плохое на уме - Бог тебе судья. Избавишь от страданий, - усмехнулась Валентина.

Он вдруг покраснел.

- Нет, что вы. Я это так... Не привык просто, чтобы люди так вот... добро от вас.

Валентина ему одежды дала. Нашла на чердаке. От теткиного мужа еще осталось. И предложила в баньку сходить. И не узнала потом! Молодой, лет 30 с небольшим оказался.

- Ночуй уж, чего там. Не на улицу же идти. Комнат две. Да веранда еще, - махнула рукой.

С утра выглянула во двор - он дрова колет. Воды натаскал. Потом пошел сарай покосившийся ремонтировать. Вечером подошел и спросил, нельзя ли двум его друзьям прийти. Тоже бы помогли. А то они возле теплосети живут.

- Да пусть приходят, чего там. Где один, там и трое, - ответила Валентина и сама себе удивилась.

- Просто Савелий там есть. Он деревенский. С коровой бы вам очень помог! Можно две завести! Или еще больше! А Никита вечно что-то придумывает, кличка у него Кулибин. Нормальные мужики. У Савелия жена с дочкой разбились. Он пить после этого стал. Не просыхал, скатился. И квартиры лишился. Подсуетились люди шустрые. А у человека горе. Видел снимок его. Красивый мужик, с семьей, машина там, все дела. Сейчас еле ходит. Руку еще поморозил зимой. Никита тоже вон, до дна дошел. С сыном гулял. Да не уследил, дети ж шустрые. Ребенок побежал за мячом, а там дорога, машина неслась. Жена все ему говорила, что это он его... Жить с грузом тяжело. Сломался. Тоже горе в бутылке стал топить. Такие вот мы... Теть Валь..., - рассказал Иван.

Валентина только слезы платочком утирала. Умом-то понимала, что может, на жалость давят. Или обманывают. Вон сейчас сколько всего пишут да показывают! А с другой, ей было очень плохо от предательства ее Васильича. Поэтому решила - или пан, или пропал.

Привел Иван друзей. Невольно улыбнулась Валентина. Один в красной куртке, откуда синтепон клочками лезет, как тесто из кастрюли, на голове: детская шапка с завязками. Другой в пиджаке, но в спортивных штанах и галошах. Лица пропитые.

- Здрастси, хозяйка, - только и сказали в унисон.

Забегая вперед - не все у них гладко было. Пару раз срывался Никита. Иван с ним жестко беседу провел: или пьешь дальше, но уходишь, или завязываешь, но остаешься.

- Мужики! Ну шанс ведь нам выпал! Сколько можно скитаться-то везде! Хорошая эта женщина Валентина, не осталось уже таких. Тут и пожить можно, и ей помочь. Нас же больше за отбросов общества никто считать не будет! Можно коз еще потом завести, кур, да что там, страусов тех же, - напутствовал Иван.

Савелий горячо поддакивал. Он как к Валентине попал, три дня на веранде спал под двумя одеялами. Товарищи уж решили, что он... того. Но видно, наскитался человек. Устал. А вымылся, поел, да в чистую постель попал - и поплыл.

Посельчане Валентину осуждали. За то, что пустила мужиков незнакомых в дом. Все ждали, когда же они там дел натворят. Чтобы потом выступить с речью: "Мы же тебя предупреждали!". А мужики коров пасли. Дом ремонтировали.

Да что там. Через полгода было вокруг все не узнать! И появилась живность еще. Доход пошел. Вначале Валентина сама в город ездила. Но тяжело стало. Иван возил на продажу молоко, сметану да творог. Потом машину подержанную купили, по дешевке. И понеслось! Тут уж и Валентина стала мотаться.

Товар свой она и в магазины сдавала, и на рынок возила. Производство сыра потом наладила. От клиентов отбоя не было. Цены Валентина не задирала. Все продавала только свежее.

- Нельзя людей обманывать. Они увидят, что все хорошее да с душой, еще придут! А плохая молва мне не нужна! - была уверена она.

Жильцов ее троих за сыновей принимали. Не узнать их вскоре стало. Лица опухшие преобразились, зубы вставили. Все как на подбор - здоровые, плечистые, русоволосые, светлоглазые. И всегда, когда кто что спрашивал, показывали на Валентину и говорили:

- Вот у нас тетя Валя! Она за главную!

С тетей Валей один Иван остался жить. Савелий и Никита себе потом дома справили - первый купил за недорого пустующий домишко, второй построил небольшой, с помощью друзей.

Дела у них в гору пошли. К молоку, мясу, творогу, сыру прибавлялись овощи и ягоды летом. Каждый хотел свое приобрести.

Иван к сыну как-то ездил. Деньги жене увез. Несколько раз был. Что там произошло - неизвестно. Только как-то вышла Валентина на крыльцо, а к дому женщина подходит. И подросток с ней. Мальчик Ивана увидел и закричал:

- Папка! Мы к тебе! Папа!

Долго тогда во дворе сидели, чаевничали. И Катя эта сказала, что с мужем недавно развелась, а Иван... Жаль, что не дала ему шанса, не простила. Добрый он, не то что тот, за которого поспешила выскочить, он и руку на нее поднимать стал, хотя таким приличным казался. Думала, Иван-то скатился, опустился совсем. Но чужая женщина его подобрала. В люди теперь выбился. Ну а она что? Раз хочет с ребенком видеться, пусть. Да и помогает Ваня-то им сильно.

Не сказать, что все шоколадно у Валентины было. Ноги-то беспокоили. Да и в душе жило какое-то чувство, как червячок. Точило. А внешне все хорошо - достаток появился, дело любимое.

И вот в город поехали. С Иваном. Несколько лет уже прошло с той поры, как все в ее жизни поменялось. Мимо дома своего бывшего проехала. Остановилась. Все чужое, занавески на окнах. С бывшими соседками остановились. Они о ее делах в курсе были. Поэтому вслед и понеслось:

- В 60 лет оставил Васильич золотозубую Валю. А она завела коров, приютила троих бездомных и процветает!

Пообедать в кафе решили. И тут смотрит Валентина: за столиком ее Васильич сидит! С новой женой, той самой Мариночкой и мальчиком. Ребенок отворачивался и капризничал. Белокурая молодая женщина с цепким взглядом строила глазки молодому мужчине за соседним столиком. А Васильич потирал лысину и вздыхал. Весь он словно усох и сморщился. Взгляд потухший, движения суетливые. А раньше гоголем ходил! Встал, пошаркал ногами, видно, в туалет.

Валентина прислушалась. Телефон Марина достала, кто-то звонил.

- Привет! Да, отдыхаем. Слушай, вечером может выберемся куда? Подожди, я сейчас, тут народу много, - и Марина пошла в сторону крыльца.

Валентина, повинуясь порыву - за ней.

- Да там уши греют все. Надоел он мне как, Оля, ты не представляешь! Старый пентюх. Гляжу на него - аж выворачивает. Да куда мне было деваться-то? К матери в общагу? Назад? Сама знаешь, Димка меня в положении бросил. А тут этот подвернулся. Ну и ладно, грех было не воспользоваться-то. К тому же Лешку он сильно любит. Пенсию получает, да работает. Квартира опять же. Ласты склеит - так я переживать совсем не буду. Благо, мужиков вокруг полно. Ну так что, пойдем? Может, встретим там кого! - хохотала Марина на крыльце.

Валентина вернулась в зал. Там сидел и вздыхал, с тоской глядя на ребенка, некогда ее Васильич...

И Валентина почувствовала, что прошлое ее отпустило. Исчез тот червячок, что грыз изнутри. Можно было жить дальше.

- Ну что Ваня, поехали домой. Как там наши Зорька да Бабочка? Лучик да Хвостик? Ириска с Мармеладкой? Комбикорм еще должны привезти. И знаешь, а ведь и правда. Что ни делается - к лучшему в этом лучшем из миров! - улыбнулась Валентина.

[ckokoko]

Девять жизней Мурки

Мурка лежала на коленях молодой хозяйки. Та, сидя в наушниках за компьютером, что-то быстро набирала на клавиатуре. Внезапно, выгнувшись дугой, кошка прыгнула на пол, поцарапав при этом девушку.

- Ай, Мурка, ты чего, - потирая колено, где краснела большая царапина, хозяйка поморщилась, - столько лет тебе, а так и не научилась прятать когти.



Не обращая внимания на возмущения, кошка немигающим взглядом смотрела на стену:
- Ты не заблудилась? Зачем пришла?

От стены отделилась фигура, одетая в темный плащ. Голова и лицо были прикрыты капюшоном.
- Не заблудилась, пришла предупредить. Скоро за ней приду, - глухо прозвучал голос гостьи и её палец указал на молодую хозяйку. Вздрогнув, девушка повела плечами.
Кошка моргнула:
- Как за ней? Она же ещё молодая.
Фигура засмеялась:
- Какой глупый вопрос, как будто я забираю только стариков. Теряешь хватку? Меня почуяла, а запах болезни у Хозяйки - нет?

Кошка повела носом:
- Ничего не слышу.
И тут в её обоняние врезался плохой запах. Она пошла на него. Запах крови. Запах смертельной болезни шёл от царапины.
- Почуяла? Поздновато, стареешь, видимо, - гостья прошла по комнате и встала сзади девушки, делая вид, что замахивается косой.

Мурка ощетинилась:
- Шшшшш, не подходи к ней!

Глухо засмеявшись, темная фигура подняла руки:
- Ну, пошутить уже нельзя. Ей осталось месяца три. Я, собственно, пришла тебя предупредить по старой памяти. Помню, ты её любишь, попрощаешься с ней. Спасти-то уже не сможешь...

Мурка задумчиво посмотрела на Смерть ( вы ведь, уважаемый читатель, уже догадались, кем была гостья?):
- Почему не смогу?
Смерть глянула на кошку с удивлением:
- Ты потратила восемь жизней уже, осталась последняя...твоя.
Пятнадцатилетняя кошка с болью посмотрела на молодую хозяйку:
- Я всё помню...

Через пару минут Смерть тихо исчезла, оставив Мурку с её знанием о скорой смерти девушки, которая ни о чём не подозревая, била с возмущением по клавиатуре.

Пятнадцать лет назад.
- Мама, кис-кис, бедная, - коверкая слова, трехлетняя малышка бежала к маме. А в руках она держала маленького грязного котёнка. Женщина поохала, но не решилась выбросить блохастика.
Так Мурка обрела семью.
Её искупали, обработали от блох и иногда выпускали гулять с маленькой девочкой.

Через год, к ним в первый раз пришла Смерть. Хозяин, отец маленькой девочки, попал в серьезную аварию, чтобы его не забрала гостья, Мурка отдала свою первую жизнь из девяти. Через пару лет, должен был родиться мертвым брат маленькой девочки, тогда Смерть потребовала две жизни. Безропотно кошка отдала их. Так, за пятнадцать лет, Мурка ещё несколько раз обменивала свои жизни на жизнь любимых хозяев.

И вот. На старости лет она должна видеть, как умирает её самая любимая девочка.

Через несколько дней на семью обрушилось горе. Старшая дочь оказалась больна. Пришли плохие анализы на кровь после медосмотра. Люди ходили хмурые, Мурка, как могла утешала их. На её глазах умирала её хозяйка.

- Нет, слышишь, нет! - как-то ночью, мяукнув в темноту, кошка пришла на грудь больной.
- Мурка, Мурочка, - ласково погладив любимицу, девушка прошептала во сне.

Кошка свернулась клубком, замурлыкав, она была уверена, что сделала правильный выбор. Неделю она не отходила от молодой хозяйки. А через две пришли повторные анализы, полностью опровергнув смертельную болезнь.

- Я как-то не ожидала прийти сюда так быстро. Ты зачем это сделала?
- А зачем мне жизнь без неё? - отвечая на вопрос Смерти, еле держась на лапах, Мурка счастливо улыбалась.
- Ты знаешь...мне иногда кажется...что весь мир ваш держится на таких, как вы.
- Каких? - прошептала кошка, последний раз вздохнув.
- Любящих, - осторожно взяв маленькую душу Мурки, Смерть тихо ушла из квартиры.

Пять лет спустя.
- Мама, мама, кися! - трехлетний малыш бежал к молодой женщине, держа в руках блохастого котёнка.
Улыбнувшись, она взяла животное в руки:
- И кто же ты у нас? Мурка или Мурчик?

И прижала к себе мурчащий комочек, с тоской вспоминая свою любимицу...


© Елена Коновалова

[Лариса-Лорхэн]

Наташа, спасибо!

[ТатианаП]

да, за душу тронуло, спасибо

[ckokoko]

Наташа, спасибо!

да, за душу тронуло, спасибо

А у меня тут гости!!!
И вам спасибо!

[ckokoko]

Не накручивай, не перекручивай..
Ну и что, что обложено небо тучами..
Ну и что, что простужена, а калина горькая,
От «сладкого» (кроме веса лишнего) толку то.
Все во благо, значимо.. урок извлекай:
Холодно - «не болеть» чтоб , пальто одевай,
Тучи ?- зонт возьми, береги себя..
Пасмурно - это про небо! а не про тебя!
Мысли чёрные прочь гони, излучай тепло,
Жизнь - она о любви, она про добро..
И взаимна до чертиков, что посеешь - то и пожнёшь..
А ты в ступе усердно все воду толчешь..
Переливаешь из сита да в решето..
А делов то - просто «надеть пальто».
Просто включи улыбку,  и все прими
То, что не в силах твоих изменить..
Ветер жизни тучи развеет и унесёт ..
Все проходит, моя хорошая, и это пройдёт....
@оксана зет

[ckokoko]

Треугольник.

Пенсионерка Людмила Михайловна Мельникова отдала школе тридцать лет. Из них двадцать лет она проработала завучем. Ученики запомнили её упрямый рот с тонкими губами, всегда плотно сжатыми, прямой пробор в седой причёске, слегка оттопыренные уши, которые она прятала под прядями прилизанных волос. Взгляд строгий, иногда с ехидцей. Сергей Николаевич Карпов сразу её узнал, хотя и давненько не видел. В старших классах ему туго давалась химия, особенно задачи. Людмила Михайловна преподносила материал чётко и скрупулезно, но также дотошно проверяла задачи на расчёт масс веществ, получаемых в результате химических реакций. И всегда у Серёжки Карпова были ошибки в расчётах.
И вот теперь старая женщина стояла перед ним, военкомом, теребя в руках беленький носовой платок. А он, вместо того, чтобы приосаниться и начальственным голосом спросить у неё, зачем, дескать, старушка, беспокоишь важного человека, вспоминал свои двойки и редкие тройки по химии. Откашлявшись, он поздоровался.

– Здравствуй, товарищ Серёжа, – по школьной своей привычке сказала Людмила Михайловна, – ты удивишься, с каким я вопросом к тебе.

Сергей Николаевич привык на своей должности к любым вопросам, поэтому его было сложно чем-то удивить.

– Я вас внимательно слушаю, – сказал он.

– Дочка моя, которая в Москве живет, на сайте «Подвиг народа» сведения нашла о моём отце. О Степане Порфирьевиче Степнове. Там написано...

– Постойте, Людмила Михайловна, – невежливо перебил её товарищ Серёжа, – как же об отце Степане, если вы по отчеству Михайловна?

– Да, так и есть. Отец у меня Степан был. Он в войну пропал без вести, мать получила извещение. Мне было четыре года. После войны мать вышла замуж за Михаила Никаноровича, а уж потом, когда мне было шестнадцать лет, отчим меня удочерил.

– Что ж ждал долго? – спросил не к месту товарищ Серёжа.

– Пенсию по потере кормильца получала мать на нас с братом. А потом сказала она, что мы живём неправильно. Вроде одной семьей, а вроде и не одной.

– А-а-а-... – протянул военком, начиная скучать.

– Так вот, на сайте «Подвиг народа» написано, что мой отец был награжден званием Героя Советского Союза. А мы этого не знали, и вручения награды не было, и мы... – Людмила Михайловна всхлипнула, поднесла платочек к лицу, но вскоре оправилась и продолжила, – это же мой отец, я бы хотела этот орден получить. Не затерялся же он где-то?

– Трудно сказать, – пожал плечами военком, – столько лет прошло...

– Я тут распечатку с сайта сделала, мне соседка помогла. Может, пригодится? Там всё совпадает: и имя, и отчество, и военкомат, с которого призывали. Только не пропал он без вести, погиб геройски.

Сергей Николаевич вздохнул и сказал, что надо написать заявление, а он уже запрос сделает. Под диктовку бывшего ученика растерянная старуха написала заявление и ушла.

Вечером за ужином «товарищ Серёжа» рассказал жене об учительнице и её просьбе.

– Делать ей нечего, – безапелляционно сказала Алина, протирая бокалы, – сколько ей лет? Семьдесят?

– Больше, я думаю, уже семьдесят пять...

– Столько лет жила себе спокойно, а теперь ей орден понадобился. Что ей, прибавка к пенсии будет? Или внукам хвастаться?

– Нет у неё внуков, – буркнул военком, – Ленка в Москве живёт, не замужем.

– Ничего не понимаю, – Алина со звяканьем водрузила бокалы на стеклянную полку шкафчика и плотно закрыла дверь, показывая, что разговор ей не интересен.

Через две недели пришёл ответ на запрос, Сергей Николаевич позвонил своей бывшей учительнице. Он уже и забыл, как набирать пятизначный номер домашнего телефона. Никто из его знакомых не пользовался такой связью. Через треск в трубке он услышал взволнованный голос Людмилы Михайловны. Она ждала звонка, но ничего не поняла из того, что ей рассказал её бывший ученик. Не откладывая на другой день, старая учительница пришла за известиями, а военком ей снова терпеливо объяснил, что орден ей не выдадут, потому что по существующим законом его могут вручить только самому герою, а ей как дочери героя могут вручить только орденскую книжку. Людмила Михайловна долго мотала головой, не соглашаясь с тем, как несправедливо собираются с ней поступить, но военком только пожимал плечами в ответ. Когда уже она было согласилась с порядком вещей, Сергей Николаевич снова её огорошил.

– Для получения орденской книжки нужно подтвердить ваше родство с героем. То есть представить копию свидетельства о рождении, о браке. Вы же понимаете...

– Ой, – спохватилась старушка и растерянно посмотрела в глаза военкому, – у меня же в свидетельстве о рождении записан мой отчим. Он же удочерил меня.

– Есть же первоначальные актовые записи, – пришёл на помощь военком, но Людмила Михайловна неожиданно расплакалась. «Товарищ Серёжа» усадил старушку на кожаный диванчик и похлопал успокаивающе по спине.

– Можно же получить справку с актовой записью, – уверенно сказал он.

– Нет, ничего не выйдет. Я в Джизаке родилась, это Узбекистан... – старушка всхлипывала, уже успокаиваясь, – я как-то пыталась по запросу получить оттуда копии документов, не вышло. Мы же после войны переехали в Воронежскую область, тут прожили почти всю жизнь. Тут мама замуж второй раз вышла, отчим меня удочерил и брата моего... усыновил.

– Дела... – протянул военком.

Старуха поплелась к юристу. Надежд особых не было, но всё-таки спросить было нужно. Молодая полная женщина постучала на клавиатуре компьютера, посмотрела в экран и сказала, что можно установить факт родственных отношений с умершим отцом. Это будет стоить триста рублей государственной пошлины и десять тысяч рублей за работу адвоката. Но обязательно нужны справки по списку и минимум два свидетеля, которые знали и её, и её отца и которые подтвердят родство с умершим. Людмила Михайловна, изучив список документов, вздохнула и расплатившись за консультацию, побрела домой.

Вечером ей позвонила дочь из Москвы. Дежурные звонки успокаивали Людмилу Михайловну и давали ей уверенность в том, что о ней ещё помнят, и её жизнью интересуются. В этот раз не стали обсуждать родившихся котят и непослушных соседских детей. Старуха сразу ввела дочь в курс дела. Описала все свои мытарства и безрезультатные похождения. Дочь сказала, что проверит информацию, тут в Москве, конечно, всё иначе. Это в провинции бюрократия процветает, а у них уже давно порядок навели, детей войны обижать никто не посмеет, она, если надо, до «верхов» дойдёт. Успокоенная Людмила Михайловна легла спать.

Прошли две недели, дочь ничего вразумительного не сообщила, каждый раз по телефону уклонялась от прямых ответов. Потом наконец сказала, что вроде бы всё верно, в военкомате не ошиблись. Нужны документы о родстве с погибшим воином. А вообще, бог с ними, с этими документами, прибавки к пенсии не будет, а о том, что её отец герой — мать и так знает. Чуть было не поссорились Лена и Людмила Михайловна. Они бы и поссорились, если бы Лена не сказала, что на сайте «Подвиг народа» она узнала о месте захоронения деда. Село Губкино Волосковского района Ленинградской области. И вроде бы там, в Волоскове, музей есть местный, где о погибшем деде есть информация. Лена продиктовала телефон музейного работника матери, и та сразу же бросилась звонить, даже не посмотрев, что уже вечернее время, когда все учреждения уже закрыты.

[Василинка]

Девять жизней Мурки

Мурка лежала на коленях молодой хозяйки. Та, сидя в наушниках за компьютером, что-то быстро набирала на клавиатуре. Внезапно, выгнувшись дугой, кошка прыгнула на пол, поцарапав при этом девушку.

- Ай, Мурка, ты чего, - потирая колено, где краснела большая царапина, хозяйка поморщилась, - столько лет тебе, а так и не научилась прятать когти.



Не обращая внимания на возмущения, кошка немигающим взглядом смотрела на стену:
- Ты не заблудилась? Зачем пришла?

От стены отделилась фигура, одетая в темный плащ. Голова и лицо были прикрыты капюшоном.
- Не заблудилась, пришла предупредить. Скоро за ней приду, - глухо прозвучал голос гостьи и её палец указал на молодую хозяйку. Вздрогнув, девушка повела плечами.
Кошка моргнула:
- Как за ней? Она же ещё молодая.
Фигура засмеялась:
- Какой глупый вопрос, как будто я забираю только стариков. Теряешь хватку? Меня почуяла, а запах болезни у Хозяйки - нет?

Кошка повела носом:
- Ничего не слышу.
И тут в её обоняние врезался плохой запах. Она пошла на него. Запах крови. Запах смертельной болезни шёл от царапины.
- Почуяла? Поздновато, стареешь, видимо, - гостья прошла по комнате и встала сзади девушки, делая вид, что замахивается косой.

Мурка ощетинилась:
- Шшшшш, не подходи к ней!

Глухо засмеявшись, темная фигура подняла руки:
- Ну, пошутить уже нельзя. Ей осталось месяца три. Я, собственно, пришла тебя предупредить по старой памяти. Помню, ты её любишь, попрощаешься с ней. Спасти-то уже не сможешь...

Мурка задумчиво посмотрела на Смерть ( вы ведь, уважаемый читатель, уже догадались, кем была гостья?):
- Почему не смогу?
Смерть глянула на кошку с удивлением:
- Ты потратила восемь жизней уже, осталась последняя...твоя.
Пятнадцатилетняя кошка с болью посмотрела на молодую хозяйку:
- Я всё помню...

Через пару минут Смерть тихо исчезла, оставив Мурку с её знанием о скорой смерти девушки, которая ни о чём не подозревая, била с возмущением по клавиатуре.

Пятнадцать лет назад.
- Мама, кис-кис, бедная, - коверкая слова, трехлетняя малышка бежала к маме. А в руках она держала маленького грязного котёнка. Женщина поохала, но не решилась выбросить блохастика.
Так Мурка обрела семью.
Её искупали, обработали от блох и иногда выпускали гулять с маленькой девочкой.

Через год, к ним в первый раз пришла Смерть. Хозяин, отец маленькой девочки, попал в серьезную аварию, чтобы его не забрала гостья, Мурка отдала свою первую жизнь из девяти. Через пару лет, должен был родиться мертвым брат маленькой девочки, тогда Смерть потребовала две жизни. Безропотно кошка отдала их. Так, за пятнадцать лет, Мурка ещё несколько раз обменивала свои жизни на жизнь любимых хозяев.

И вот. На старости лет она должна видеть, как умирает её самая любимая девочка.

Через несколько дней на семью обрушилось горе. Старшая дочь оказалась больна. Пришли плохие анализы на кровь после медосмотра. Люди ходили хмурые, Мурка, как могла утешала их. На её глазах умирала её хозяйка.

- Нет, слышишь, нет! - как-то ночью, мяукнув в темноту, кошка пришла на грудь больной.
- Мурка, Мурочка, - ласково погладив любимицу, девушка прошептала во сне.

Кошка свернулась клубком, замурлыкав, она была уверена, что сделала правильный выбор. Неделю она не отходила от молодой хозяйки. А через две пришли повторные анализы, полностью опровергнув смертельную болезнь.

- Я как-то не ожидала прийти сюда так быстро. Ты зачем это сделала?
- А зачем мне жизнь без неё? - отвечая на вопрос Смерти, еле держась на лапах, Мурка счастливо улыбалась.
- Ты знаешь...мне иногда кажется...что весь мир ваш держится на таких, как вы.
- Каких? - прошептала кошка, последний раз вздохнув.
- Любящих, - осторожно взяв маленькую душу Мурки, Смерть тихо ушла из квартиры.

Пять лет спустя.
- Мама, мама, кися! - трехлетний малыш бежал к молодой женщине, держа в руках блохастого котёнка.
Улыбнувшись, она взяла животное в руки:
- И кто же ты у нас? Мурка или Мурчик?

И прижала к себе мурчащий комочек, с тоской вспоминая свою любимицу...


© Елена Коновалова

Спасибо   большое.

[ckokoko]

Треугольник (продолжение)

Ночью Людмила Михайловна спала плохо. Ей снился сон, детское отрывочное воспоминание. Она сидит на тёплом пригорке, в застиранной рубашоночке. Идёт к ней навстречу огромный бородатый мужик, хватает её подмышки, подкидывает над собой высоко и кричит басом:

– Неужели это Людка такая вымахала! А смотри, что твой дядька Никанор тебе привёз из Германии!

Дядька начинает вытаскивать из котомки моток белого парашютного шёлка. Он трепещет на ветру. А Людка плачет. Никакого она дядьку Никанора не помнит. И зачем он привёз ей эту ткань? И почему он радостно хохочет и хватает её на руки, сажает себе на плече и с гиканьем бежит с пригорка домой? Почему мать плачет и обнимает Никанора, шепчет ему: «Братушка, братушка мой. Живой... Вернулся...» Может, и папка Люды был такой высокий и широкоплечий богатырь, как дядька Никанор?

Едва дождавшись десяти часов утра, Людмила Михайловна стала звонить по номеру, который ей дала Лена. Ей ответила молодая сотрудница – Таня Зуева. Она долго и обстоятельно рассказывала Людмиле Михайловне о музее, о поисковом отряде «Зарница», который нашёл почти десять лет назад захоронение павших бойцов в деревне Губкино. Людмила Михайловна торопливо записывала всё, что ей рассказывала Таня, и пообещала приехать, как только сможет собрать деньги.

Начались походы за материальной помощью. Глава администрации района почтительно выслушал пожилую учительницу и, покивав головой, сказал, что денег в бюджете нет, но вот Совет ветеранов чем-нибудь да поможет ей. Посещение Совета ветеранов ничего не дало, его председатель с двумя юбилейными медалями на груди посетовал, что у него самого пенсия небольшая, а в Совете денег нет, потому что они готовят выпуск «Книги памяти» о воинах, кто был призван из Калачовского сельского совета. Жаль, что её отец был призван из Узбекистана. Ничем, дескать, помочь не можем, хотя «лишний» Герой Советского Союза не помешал бы нашему району, честь-то какая была бы...

Людмила Михайловна поняла, что слёз не хватит на каждый отказ чиновника, и продолжала свои походы упорно. За три дня она обошла Пенсионный Фонд, райсобес, попала на приём местных депутатов, пришла к директору агрофирмы, которого на месте не застала. Везде качали головой и ссылались на нехватку денег. Дважды за эти дни она заходила к военкому просто потому, что ей больше не с кем было поделиться новостями. И хотя бывшая учительница видела, что ему порядком надоели её визиты, не могла успокоиться, и решила перед отъездом снова к нему заглянуть. Она как раз получила пенсию и понимала, что денег ей хватит на дорогу только в один конец, а обратно она заедет к дочери в Москву. А там видно будет.

Из Калачово Людмила Михайловна не выезжала более двадцати лет, в чем сама себе боялась признаться. Её страшили мысли о дальней дороге, вокзалах и пересадках, чужих городах и мошенниках, которыми кишат поезда и залы ожиданий. Старуха отнесла в оптику очки, где ей подремонтировали оправу, купила в дорогу три «бомж-пакета» лапши, переложила из банки соленые огурцы в пакетик, на случай, если её будет укачивать в дороге. Помыла несколько лежалых яблок из погреба. Билеты она решила покупать на местах прибытия-оправления, начертив в блокнотике схему: Калачово — Воронеж — Санкт-Петербург — Гатчина — Волосково. Удержать в голове расписание поездов, о которых ей говорили в предварительной кассе продажи билетов, она уже не могла. А ведь раньше помнила огромное количество формул, а учебники цитировала наизусть. За день до отъезда она созвонилась с Таней Зуевой и подтвердила, что приедет в самые ближайшие дни, а из Санкт-Петербурга позвонит точно. Дочери не сообщила ничего, скрывая даже сам факт поездки. Почему-то была уверена, что Лена не поймёт и не одобрит, будет отговаривать, и они непременно поссорятся. Сложив нехитрый дорожный скарб, Людмила Михайловна собралась было зайти к Карпову, как и решила раньше, но он сам заглянул к ней перед самой поездкой. «Товарищ Серёжа» привёз двадцать пять тысяч в конвертике. На её немой вопрос, стесняясь, пояснил, что деньги собрали он и его одноклассники, когда узнали, что Людмила Михайловна едет на могилу отца-фронтовика, да ещё Героя Советского Союза. Учительница долго отнекивалась, но потом со старческими слезами сунула деньги между вещами в сумке и позволила отвезти себя на автовокзал.

В дороге старушку не ограбили, не обидели. Она с удивлением знакомилась с новыми людьми. Ехали они кто куда. В автобусе до Воронежа заплаканная девчушка везла собаку к ветеринару, псина негромко скулила и вздыхала, но большую часть дороги мирно проспала. Воронежский вокзал сильно изменился с последнего посещения его Людмилой Михайловной. Сначала она растерялась, не понимая, что сумку нужно поставить на специальное приспособление, чтобы её проверили насчёт взрывчатых вещей и оружия. Затем она заблудилась между залами, ожидая посадки на поезд, но благополучно села в свой плацкартный вагон, благо помог какой-то волосатый парень в грязной куртке. Как оказалось, этот попутчик тоже ехал до Питера, как он выразился, на концерт какого-то БэГэ. Всю дорогу в плацкарте она весело проболтала с соседкой и её двумя неспокойными близнецами. Пенсионерка угостила пацанов солёными огурцами, а они её — йогуртом. Она им рассказала смешные стишки про химические элементы и перечислила, какие элементы находятся в вагоне поезда. А они рассказали Людмиле Ивановне о любимой игре «Майнкрафт» и о том, как в ней добывать руду и пищу.

В Санкт-Петербурге она позвонила музейщице Тане, переехала на такси с вокзала на вокзал. Но когда таксист назвал ей сумму, она испугалась и сказала, что за такую сумму она бы два раза съездила из Калачово в Волосково. Узнав, что старуха едет к отцу-фронтовику на могилу, толстый таксист взял с неё только пятьсот рублей и подарил на память георгиевскую ленточку, которых у него был полный бардачок.

Электричка до Гатчины шла недолго. В окнах мелькали деревья, покрытые майской листвой, весёлые белые заборчики возле полустанков. По вагонам ходили проводники и предлагали кофе и мороженое, газеты и лотерейные билеты. Людмила Михайловна последний раз ездила в электричке, когда училась в пединституте. Тогда скамейки были деревянными, вагоны расшатанными. По вагонам ходили инвалиды и выпрашивали «копеечку».

«А ещё говорят, что плохо живем», – подумала Людмила Михайловна и купила себе эскимо. Правда, эскимо теперь было совсем другим. Трансжиры, заменители вкуса. Людмила Михайловна не могла забыть вкус своего первого эскимо, когда она впервые в 1956 году приехала в Москву с делегацией отличников сельской школы. Не запомнила ни Красной площади, ни Воробьёвых гор. Только жёлтый строгий профиль Ленина и его скорбно поджатые губы, да мороженое-эскимо.

В Гатчине она вышла на заполненный народом перрон.

«Популярная станция», – подумала Людмила Михайловна. Поддерживая двумя руками сумку, она оглядывалась по сторонам. Невдалеке она заметила молодого мужчину, державшему плакат с крупной надписью «Мельникова». Это её встречал поисковик Алёша. С радостью, пересказывая перипетии поездки, Людмила Михайловна села в его раздолбанную пятидверную «Ниву», и они сразу поехали в Губкино.

– Вы проголодались? – спросил Алёша.

– Нет, нет, что вы. Уж какая еда! – засмеялась Людмила Михайловна.

Алексей протянул ей завёрнутые в фольгу бутерброды и термос с горячим чёрным чаем.

– Жена собрала в дорогу, – пояснил он, – до Губкино час ехать по такой дороге. Там покажу могилу. Потом в Волосково поедем в музей.

Губкино находилось в сорока километрах от Гатчины. Как выразился бы директор сельской школы, в которой проработала Людмила Михайловна, тут не ступала нога добросовестного человека и гражданина. Старые просёлочные дороги с остатками асфальта, покосившиеся дома. Алексей рассказал, что в селе осталось всего около трёхсот человек жителей, все старики, но за обелиском ухаживают. Людмила Михайловна без труда нашла фамилию отца на плите обелиска. Вокруг бетонной стеллы был газон и стояли две скамейки. Людмила Михайловна присела на одну из них и почувствовала себя нехорошо. Алексей продолжал рассказывать, как он ещё был школьником, когда поисковый отряд нашёл ещё одно захоронение. Там было пятьдесят человек, по-видимому, солдат. Только двенадцать из них удалось идентифицировать сразу по солдатским жетонам. А при Степане Степнове была книга, бережно завернутая в целлофан. Томик стихов Лермонтова, пожелтевший, испорченный. А внутри было письмо, солдатский треугольник, тронутый плесенью и тленом, местами чернила расплылись, местами сохранились. Этот треугольник лежит в музее.

Людмила Михайловна спохватилась. Как же так... Она не привезла с собой никакого букета. Хотела на вокзале купить, да растерялась. И горсти родной земли у неё не было, отец призывался из далекого Джизака. Не найдя ничего лучше, она просто перекрестила памятник.

Алексей и старушка сели в машину и двинулись в Волосково. Людмила Михайловна не могла поверить, что она увидит письмо отца. Кому он писал, что говорил? Как он писал этот текст: сидя в окопе перед боем, отдыхая на привале после длинного перехода или в землянке после ужина? Как он называл её, мать, Петьку? Дома не сохранилось ни одного письма. Отчим не любил, когда вспоминали без вести пропавшего Степана. Он часто говорил матери: «Кто воспитывает, кормит — тот и отец». Постепенно память об отце стиралась у Люды и Петьки. Оставались только крепкие деревянные ложки, которые перед войной отец выточил из липы. Потемневшие, но крепкие. Потом выбросили и их.

За такими раздумьями Людмила Михайловна не заметила, как они доехали до музея. Обеденное солнце припекало, с трудом открыв дверцу машины, старушка грузно вылезла из прогретого салона и подошла с Алексеем к одноэтажному деревянному зданию, видавшему лучшие времена. В музее было пусто, полумрак. Вышедшая к посетителям экскурсовод Таня Зуева включила свет и радушно поприветствовала издалека приехавшую гостью. Людмила Михайловна хотела из вежливости посмотреть на экспонаты, но её неудержимо влекло туда, где лежал томик Лермонтова и заветное письмо, так и не дошедшее до её семьи. Таня и Алексей с пониманием переглянулись и привели старушку к стеклянной витрине. Там она увидела и письмо, и томик стихов, и погоны чьей-то гимнастёрки, и целую россыпь медалей, которые были найдены на гимнастёрках убитых солдат.

– Можно мне подержать письмо? – робко спросила старушка.

Таня и Алексей посмотрели друг на друга.

– Вообще-то это не положено, – начала Татьяна, – тут есть текст расшифрованный, напечатанный на машинке. Текст письма, я имею в виду. Вот читайте рядом: «Милая моя жёнушка Катерина, детки Петюня и Люлька. Сегодня будет полевая почта, я шлю вам свой горячий фронтовой привет...» Ну и так далее.

Людмила Михайловна прочла текст письма, утирая слёзы. Сил их сдерживать уже не было. Таня подвинула стул, а старая учительница опустилась на него, вздыхая и всхлипывая.

– Мы думали, что он без вести пропал, матери не приходила похоронка, только извещение, – причитала старушка, – я бы ходила по селу не как дочь одноглазого счетовода Михаила, я бы была дочь Героя Советского Союза. Совсем другая жизнь была бы у нас! А мне даже орденскую книжку не вручат, я по документам Михайловна, а не Степановна. Хорошо, что хотя бы сюда приехала. Хотя бы увидела, что у меня отец был. Если есть могила, значит, и он был. Если письмо есть, значит, и меня он любил.

Голос старушки становился всё глуше, а рыдания всё тише.

Таня виновато посмотрела на Алексея и открыла ключиком стеклянную крышку витрины.

– Я схожу за фотоаппаратом, сфотографирую письмо. Потом сделаем фото, будет у Мельниковой письмо отца.

– Я думаю, это можно, – кивнул Алексей, – только заведующей не говори, орать будет.

Таня выскользнула из комнаты в кабинет за фотоаппаратом, Алексей пошёл за стаканом с водой. Когда они вернулись, то Людмилы Михайловны не было. В открытой витрине оставались на своих местах медали, погоны и даже томик стихов. А жёлтый выцветший треугольник пропал.

Ругая свою беспечность на чём свет стоит, Таня выбежала на поиски. Алексей ринулся за ней, в другую сторону. Старушка как сквозь землю провалилась. Нашли они её только через час, в скверике на скамейке. Она не дошла до вокзала буквально пятьсот метров. Тяжело дыша, с закрытыми глазами Людмила Михайловна сидела на скамейке, крепко сжав в руке треугольник солдатского письма.

– Меня заведующая убьёт, – прошептала, округлив глаза Таня, пытаясь вырвать ценный экспонат из рук воровки.

– Дура ты! – крикнул Алёша, – нужно «скорую» вызывать.

Через час они вернулись в музей. На спинке стула висела старая сумка Людмилы Михайловны. В ней верещал сотовый телефон. Неубиваемая кнопочная «Нокия». Заплаканная Таня посмотрела на Алёшу, тот кивнул. Она порылась в сумочке и достала телефон.

– Алё! Алё! – кричал мужской голос. – Людмила Михайловна! Это я, военком Карпов. У меня хорошие новости! Я нашёл в архиве приказ о прекращении вам выплаты пенсии по потере кормильца — фронтовика Степана Степнова. В связи с тем, что вы удочерены Михаилом Мельниковым. Есть бумага, есть! Теперь мы её вышлем с другими документами по инстанциям, и вам выдадут как наследнице орденскую книжку Героя Советского Союза! Алё. Алё! Вы меня слышите? Вы когда домой-то приедете?

– Не приедет она, военком Карпов, – сказала срывающимся голосом Таня Зуева, – не приедет уже.

Соляная Ирина

[ckokoko]

Девять жизней Мурки


- И кто же ты у нас? Мурка или Мурчик?

И прижала к себе мурчащий комочек, с тоской вспоминая свою любимицу...


© Елена Коновалова

Спасибо   большое.

Заходите еще.

[ckokoko]

Кот по прозвищу Папа Тереза

История эта началась с того, что соседская кошка внезапно забеременела и родила пятерых котят. Соседка оказалась хорошим маркетологом и достаточно быстро нашла всем малышам хорошие руки. Одни оказались нашими. Так у нас в доме появился самый обычный беспородный кот Васька.

Это наш первый питомец семейства кошачьих, и для меня стало настоящим открытием, какое это огромное удовольствие – растить котенка.

Сколько мы насмеялись, сколько наигрались!
Вырос Василий красивым котярой, свободолюбивым и очень нежным. Его обожали все окрестные кошки и, как ни странно, их хозяйки. Вася умел к каждой из них найти подход, получить порцию ласки, прощение за то, что их кошка пылает от любви к нему и что скоро появятся плоды этой любви. А еще – и выпросить что-нибудь вкусненькое.

Всем этим потом попрекали почему-то меня и мужа, но мы только делали невинные лица и разводили руками, типа, мы сами “пострадатые” от васькиного обаяния. Обычного этого было достаточно. Жалующийся тут же переключался на рассказы о том, какой наш кот замечательный, а вот их кошка…

Чтобы не портить васькино реноме, мы никому не рассказываем, что все углы нашего дивана ободраны (при наличии двух когтедралок), а сам он описан (в знак протеста за то, что не отпустили гулять, когда Ваське приспичило в 3 часа ночи пойти выяснять отношения с каким-то приблудным котярой). Когда Василию исполнилось 2 года, случилось событие, которое поменяло нашу жизнь, а у кота появилась новая кличка – Папа Тереза.

Мы с мужем и сыном поехали на рыбалку. Ваську взяли с собой, как и всегда. Обычная кошачья программа на рыбалке выглядит так: побегать, поесть и поспать среди полевых цветочков. На тот раз “побегать” закончилось призывным кличем откуда-то из кустов. Таких звуков наш Васюн никогда раньше не издавал, и заинтригованный муж пошел смотреть, что там.

А там лежал завязанный пакет, в котором пищали 6 котят, по виду около месяца! Какая-то сволочь вывезла (или вынесла) малышей подальше и просто выбросила в воду. Но пакет не утонул, а прибился к берегу. Котята были все мокрые, один показался нам неживым, но когда муж его похлопал, тот стал дышать и кашлять. Рыбалка, конечно, сразу закончилась. Мы поехали в город к ветклинику, где оплатили осмотр (слава богу, лечения не понадобилось) и передержку. Вася же получил похвалу и вкусную награду за спасение 6-ти жизней.

На следующей неделе нам пришлось искать хозяев для всей кошачьей компашки. Хорошо, что сейчас есть интернет, а в нем – сайты объявлений. Добрые люди нашлись достаточно быстро. Кто-то приехал забирать котенка даже из соседнего городка. А одна семья взяла сразу двух со словами “чтобы им не было скучно”.

Едва мы пристроили одних найденышей, как наш кот один за другим притащил во двор трех слепых щенков! Когда же Васька опять куда-то пошел, муж последовал за ним. Так в кустах на обочине дороги они нашли еще одного щенка, а чуть вдалеке – их сбитую машиной маму. Собака была в очень плохом состоянии и не могла доползти к своим голодающим малышам. Собака и щенки тоже перекочевали в ветклинику. Нашелся добрый состоятельный сосед, который разом оплатил лечение с запасом, а дальше семьей занялся местный приют.

Где-то через месяц кот принес домой цыпленка со сломанной лапкой. Где он его взял – осталось загадкой. Мы думали, что в нашем районе кур никто не держит. Теперь у нас по двору бегает хромая курочка Кузька.
Почему Кузька? Не знаю. Сын так назвал, и кличка приклеилась.

В общем, наш Вася заделался героем-спасателем или, скорее, спасителем животных, попавших в беду. Он носит домой бездомных котят и щенков, которых мы потом лечим и пристраиваем. Или же это делают волонтеры из приюта. Кстати, ко дню васиного рождения они сделали торт из кошачьих вкусняшек.

В списке васькиных подвигов уже есть белочки, ежики и один раненый желтый полоз – его он нашел у родника в лесу. После того, как змеючку подлечил ветеринар, мы отнесли ее обратно. А недавно наш Папа Тереза стал еще больше знаменитым. На соседней улице пропал щенок хаски: убежал со двора, когда хозяин с утра выезжал на машине и не заметил, что песик выбежал за ворота.

Пропажу хозяин обнаружил только тогда, когда вернулся вечером с работы. Всю ночь мужчина проискал собаку по району. На следующий день к нему присоединились волонтеры. Но хаски бесследно исчез.

Вечером того дня Вася пришел домой очень обеспокоенный. Он все мяукал и звал куда-то. Муж не выдержал, взял фонарь и пошел за ним. Кот привел к открытом канализационному колодцу на пустыре. Там наполовину в воде сидел обессиленный потерявшийся щенок.

Вытаскивали его уже в полночь. Собралось пол-улицы народу. Соседи хвалили Ваську, говорили, что кот всех соседей сдружил. Хозяин хаски хотел дать нам денег, но мы попросили перевести их на счет ветклиники, где мы уже были постоянными клиентами. А наш Папа Тереза впервые проспал до полудня и даже пропустил 5 утра, когда по расписанию у него перекус и небольшой тыгыдым. Устал наш герой...

[ckokoko]

МАМЕ НАДО ОТДОХНУТЬ...
 
После родов я слышала эти слова каждый день.
 
Возвращаясь домой с работы, он первым делом шёл мыть руки и к ребёнку. Игнорируя накрытый стол и свежую газету. Тогда я во второй раз влюбилась в своего мужа.
 
"Маме надо отдохнуть" — улыбался он, брал на руки Филиппа и не отпускал, мурлыча колыбельную, пока сын не уснёт.
 
"Маме надо отдохнуть" — сонно бормотал он, вставая ночью, меняя пелёнку и подкладывая мне наше сокровище. Он терпеливо ждал, пока сын насытится, и бережно перекладывал Филиппа в кроватку.
 
"Маме надо отдохнуть" — закатывал он рукава и кормил маленького привереду с ложечки.
 
"Маме надо отдохнуть" — собирал он годовалого Филиппа на вечернюю прогулку, давая мне возможность провести время в тишине.
 
"Маме надо отдохнуть" — шептал он лукаво улыбающемуся сыну, требующему книжку, и шёл рассказывать придуманные им сказки.
 
"Маме надо отдохнуть" — он проверял уроки, на пальцах объясняя непонятные Филиппу вещи.
 
"Маме надо отдохнуть" — шикнул он на Филиппа, вернувшегося с выпускного.
 
Стоило прозвучать этим словам, как душу наполняла необъяснимая нежность, волнами согревая и укутывая от бытовых неурядиц и усталости. На глаза наворачивались слёзы счастья, которым хотелось поделиться со всем миром.
 
Был и третий раз, когда любовь к мужу накрыла меня с новой силой. Когда слово мама было заменено на бабушку.
 
"Бабушке надо отдохнуть!" — он погрозил пальцем нашему внуку, раскапризничавшемуся во время первой разлуки с мамой и папой, и стал тихонько напевать ему колыбельную.
 
"Бабушке надо отдохнуть" — он подмигнул внуку и стал собирать удочки, собираясь на пруд с первенцем Филиппа.
 
"Бабушке надо отдохнуть" — с лёгкой укоризной в голосе, он протянул внуку наушники, чтобы его планшет не кричал на весь дом.
 
До рождения внучки он не дожил совсем чуть-чуть. Дети забрали меня к себе, отказались оставлять одну в опустевшем доме.
 
Впервые взяв на руки внучку, я расплакалась. Мне показалось, что вот-вот — и я услышу такой родной голос: "Бабушке надо отдохнуть!" Даже оглянулась, с какой-то глупой надеждой на разыгравшееся воображение.
 
Вечером, уже на грани сна, я уловила шёпот Филиппа из гостиной: "Спи, хорошая, спи. Маме надо отдохнуть!" Я встала и тихонько отворила дверь: Филипп качал дочку на руках, тихонько напевая колыбельную. Ту самую. Папину.
 
Его с нами уже нет, но его слова "маме надо отдохнуть" — живы.
 
*из недр интернета

[ckokoko]

Алгоритм для духом упавших.

Всё поправимо.. всё поправимо..?
Еще один день из серии "мимо"..
Мимо любви.. мимо удачи..
Моя зебра.. родилась видно чисто черной конячкой?)
Может нужно вставать утром именно с правой?
Может кошек черных пугать с тротуара?
Может ждать луну растущую?..
Может раскинуть карты на будущее?..

Ооо.. как все сложно.. запутанно..
Запоминай алгоритм для духом упавших..

Каждое доброе утро:
1.Ставь чайник..
2. Кофе себе и для близСЕРДЦАлежащих..
3. Говоришь : " Какая я у себя умница!"
4. Собираешь себя в кулак.. рисуешь счастье в глазах и на улицу!
5. Есть время ныть - значит есть время на подвиги!
6. Отжаться.. пробежаться.. раз- надцать присесть.. и пресс - чтоб до колики!
7. Усталому телу не до высоких чувств..
8. Думаешь.. ну этих / бывших - босов - обидевших/  и твой ум пуст..
9. И как начинаешь думать хорошее..
10. Оставляешь прошлому прошлое..
11." Выкидываешь" все.. и всех, что тебе "жмут"
12. Рисуешь свою жизнь счастливую.. и не подкову ищешь,.. а снимаешь хомут.
13. И.. пашешь,.. моя дорогая,.. пашешь..
      Над своим  настоящим.!.

@оксана зет

[ckokoko]

Как-то нелепо, смешно, несерьёзно,
Все получается глупо и поздно.
Поздно встречаемся, глупо смеёмся,
Странно живём и смешно расстаёмся.

Жизнь, как плохое кино, наблюдаем.
Ищем. Найдём. Приглядимся. Бросаем.
Любим без памяти, света не видим.
Так же легко мы потом ненавидим.

Жутко боимся хотя б на минутку
Просто, как в детстве, поверить кому-то.
Правда смешно? ...Так измены бояться,
Чтоб в одиночестве гордом остаться.

Впрочем уж лучше средь моря проблем,
Чем оставаться без разницы с кем.
Просто давайте любить, ненавидеть,
Помнить , прощать и хорошее видеть.

Пусть будет нелепо ,смешно ,несерьезно .
Лишь бы не вышло обидно и поздно....